Мир приключений 1964 г. № 10

Олсуфьев направился в боковую комнату, в карточную. Там было чадно и шумно. Болотными гнилушками мерцали свечи в высоких подсвечниках.

— Козлик! Козлик!

За столом сидели шесть офицеров — среди них и Тимрот. Большой, грузный капитан Елагин из 3-й роты, сидевший за узким концом стола, тасовал колоду карт.

— Садись, — предложил он Олсуфьеву.

— У вас ведь комплект, — ответил тот.

— Фон “Тмин-в-рот” не в счет.

Тимрот резко произнес:

— Попрошу вас, господин капитан, моей фамилии не коверкать!

— Вы не кошка, не фыркайте, — спокойно ответил Елагин. — Фамилия тут ни при чем. В четвертой роте есть поручик Свиньин. Фамилия хлевом отдает, а человек каких кровей? Чуть ли не Мономахович! Не в фамилии дело, господин поручик, а в человеке. Поняли, герр Тмин-в-рот?

— А я, по-вашему…

— Вы, — не дал ему закончить Елагин, — именно то, что я о вас знаю.

Тимрот встал; его щучий рот округлился:

— Господин капитан, вы злоупотребляете своим званием. Я таких намеков не потерплю!

— Стерпите, фон Тмин-в-рот, — смотря прямо в глаза Тимроту, строго произнес Елагин и тихо, как бы про себя, добавил: — А может, наконец решились сменить мундир?

— Что ты вечно к нему вяжешься? — сказал раздраженно Олсуфьев, которому не терпелось поговорить с Тимротом.

— Он знает почему. — И быстро начал тасовать карты. — Давайте играть! Ставки! Сдаю!

Елагин роздал карты, поднял свои и… засопел.

Олсуфьев посмотрел на капитана: большой, толстый, сопит. Тут Олсуфьев расхохотался так, что соседи по столу в недоумении взглянули на него.

— Солнечный удар? — спросил Елагин.

— Хуже, — ответил Олсуфьев весело, — меня пытался обыграть шулер.

— Как это пытался? — недоумевал Елагин. — Игра не состоялась?

Олсуфьев, все еще смеясь, обратился к Тимроту:

— Как, по-твоему, состоялась игра? Тимрот не ответил — ушел.

— Наконец-то, — проговорил Елагин.

Играли минут десять, и вдруг из коридора донесся шум. Шум нарастал. Послышался топот ног.

Игроки вышли в коридор.

— Что случилось? — перехватил Елагин пробегающего офицера.

— Поручик Бояринов выплеснул бокал шампанского в лицо французскому дипломату.

— Воды у него под рукой не было? — возмутился Елагин. — Мальчишка!

Шум улегся. Игроки вернулись к своему столу.

Уже под утро, закончив игру, Олсуфьев обратился к Елагину:

— Мне необходимо завтра быть во дворце. А в карауле твоя рота. Поменяемся. Я пойду завтра вместо тебя, а в четверг ты заменишь меня.

— Согласен. Договорись с адъютантом.

Они не заметили, что за их спиной стоит вынырнувший откуда-то Тчмрот.

7

Все произошло не так, как виделось Олсуфьеву за карточным столом, хотя в конечном счете получилось одно и то же. В два часа дня, отпросившись у командира караульной роты, Олсуфьев поехал в III отделение.

Дубельт сидел за огромным письменным столом в глубине кабинета. Штофные обои, мебель, занавеси, ковер на полу, картины на стенах — все было выдержано в одном тоне: вишнево-красном. Дубельт был в голубом мундире, но в своем высоком красном кресле и в сумерках затемненной красными шторами комнаты он также казался вишнево-красным. За спиной Дубельта в двурогих бронзовых бра горели свечи, и свет от них, неяркий, как бы красным куполом накрывал письменный стол.

— Неужели принес? — спросил Дубельт, напряженно следя за приближающимся офицером.

Вместо ответа Олсуфьев положил на стол рукопись. Серые глаза Дубельта оживились.

— Неужели принес? — повторил он, и в его голосе зазвучали теплые нотки. — Молодец, Олсуфьев! Сегодня же доложу о тебе его величеству! — Ему бросился в глаза книжный знак. — Безбородко! Так ты ее у Александра Григорьевича добыл?

— Никак нет. не у Александра Григорьевича.

— Все еще секреты? Ну, бог с тобой! Важно, что добыл, что услужил своему государю. — Он взял со стола синюю папку, потряс ею в воздухе. — Доклад! Сегодня представлю его на высочайшее усмотрение. Тут и твой шарманщик. Обрадуй крошку… — Он вышел из-за письменного стола, положил руку на плечо Олсуфьева. — Отец этой крошки далеко не ангел, для него убить человека, что для тебя стакан чая выпить, и… любит свою дочь. Помни об этом, Олсуфьев. А теперь — ступай. Завтра зайди ко мне в это же время.

Олсуфьев забыл, что у подъезда его ждет карета, — он вернулся в Зимний дворец пешком.

Дубельт, прежде чем усесться в кресло, вызвал звонком адъютанта.

— Запиши три фамилии. Григорьев Василий Васильевич, Казембек Александр Касимович, Хвольсон Даниил Абрамович. Снаряди трех курьеров, дай каждому по одному адресу- пусть привезут этих господ сюда.

Через час в кабинет входили три человека — цепочкой, один в затылок другому. Впереди Казембек — крупный, рыхлый, с круглой темной бородой, а на лысой голове не то монашеская скуфейка, не то татарская тюбетейка; за ним худощавый Григорьев; последний — Хвольсон, молодой человек лет 28–29, с тонким носом и большим ярким ртом. На всех лицах недоумение и страх.

Дубельт пошел им навстречу, пожал руки.

— Господа, — начал он приветливо, — хорошо, что вы явились сегодня, а не “в любой ближайший день”, как я просил передать. Вам сообщили, какая у меня к вам просьба?