Мир приключений 1964 г. № 10

Не было у Джоомарта отца, и мать учила его, как жить и трудиться. Он любил ее голос, печальную речь и долгие грустные песни. Она пела о счастливом времени, когда не будет зимы и вся жизнь киргиза пройдет на джайлау. Не будет болезней, кони и люди не будут стареть. Еще она пела ему:

О свет мой, единственный мой,

Как мне расстаться с тобой?

Сокола кормит степь широкая,

Утку и чирка — озеро глубокое.

Кто бедную мать пожалеет?

Кто накормит, кроме тебя?

О свет мой, единственный мой,

Как мне расстаться с тобой?

Сын любил мать, пел и играл ей песни отца. Бывало, вечерами, когда хлынет с гор прохлада и луна взойдет над землей, вдруг послышится тихое пение и жужжание комуза. В юрте матери и сына нет огня, сквозь рваные кошмы видны звезды на небе. Соседи оставят свои костры и соберутся послушать молодого Джоомарта. Не всем хватит места вблизи музыканта, внутри станет тесно, и юрту облепят свои и чужие. Хозяйка поднимет наружные кошмы, всем будет видно и слышно. Время за полночь, молодой музыкант спел все песни отца, но никто не уходит, все ждут еще чего-то. Тогда Джоомарт воспевает соседа: он честен и добр, скот любит его, счастье знаться с таким человеком. Польщенный сосед оставляет подарок, и другой, и третий, и четвертый растроганы — всех привел в восторг молодой Джоомарт.

Весть дошла до манапа. Сын Кутона, внук славного Асана, своей игрой веселит народ. Мурзабек велел привести музыканта. Пусть сыграет манапу, его не обманешь, он знает толк в песне и комузе.

Джоомарт явился к манапу в рваном чапане, с грустной улыбкой на бледном лице. Он сыграл и пропел любимую песню Кутона. Ту песню, которую Мурзабек так любил. Манап, бледный, взволнованный, глаз не сводил с Джоомарта. Аткаминеры и джигиты с нетерпением ждали, что скажет манап. Мурзабек вскочил с места, сбросил с плеч свой халат и отдал его музыканту.

Внук Асана — Джоомарт занял место отца у Мурзабека.

Манап ничего не жалел для него, он дал ему денег, овец и коня. Одно лишь смущало Мурзабека — сын Кутона казался ему без души. Ни льстивого слова, ни любезной улыбки манап не добился от него. Бывало, он поет веселую песенку:

Придет счастье к земле —

Сна цветет, зеленеет.

Придет счастье к человеку —

Он, как пес, наглеет.

Придет счастье к зеленому лесу —

Его ветки цветут и шумят.

Придет счастье к глупому человеку —

У него два самовара кипят.

Все смеются, хохочут, один лишь музыкант спокоен, за сжатыми губами точно прячется обида.

И в пору удачи Джоомарта, и в пору несчастья Темиркул оставался другом семьи, навещал его мать, утешал ее скорбь.

Беда поразила киргизский народ. Десять лет отбирали у него землю, теснили к горам, к бесплодным ущельям. И грозой грянул царский указ призвать киргизов в военно-тыловое ополчение, угнать с родной земли на север и запад, где третий год идет война. Не было этого раньше, и поднялся возмущенный народ, восстал. Он поднялся на защиту земли и джайлау, мазаров, родных и друзей, против байских и манапских насильников. Прискакали казацкие сотни. Они сжигали аулы, уводили и резали скот. Сорок тысяч кибиток, сорок тысяч киргизов с женами и детьми покинули страну своих предков. Молодежь уходила в изгнанье, старики умирали у родных пепелищ, киргизские девушки в праздничных платьях бросались в пропасть со скал…

Род ушел за кордон. Труден был путь через великий Тянь-Шань, за людьми следом шли метели и болезни. Голодные овцы стонали, как дети, верблюды и кони валились с ног.

“Будь проклят царь русских шакалов, — говорили джигиты. — Мы найдем себе родину, где нет казаков, — одни мусульмане, братья киргизы”.

В новой отчизне не стало лучше: весною и осенью с хозяйств собирали налог для манапа. Те же десять овец и десять рублей, что на родине у русских, всем платить без отказа.

У бедняка отбирали жену, возвращали ее в родное семейство и из калыма покрывали налог. Тс же порядки, то же насилие, и везде и во всем рука Мурзабека. Придут ли враги мириться к нему — за труд ему дай баранов и денег. Угонит ли скот один у другого — опять суд манапа, снова плати. А что он творил с матерями и женами! Отберет у одного и другому продаст, за чужую жену получит кобылу.

Джигиты манапа жили разбоем. Хозяйства оставляли на батраков, сами уходили к русской границе обирать караваны, нападать на заставы, тайком провозили опиум в страну.

Джоомарт попросился у матери!

“Уедем отсюда, я не в силах терпеть манапскую милость”.

Мать говорила:

“От себя и от рода никуда не уйдешь. На чужбине ты будешь “керме” — инородец, для каждого и всякого чужим”.

Сын стоял на своем: лучше уехать, он чует несчастье, чует беду.

“Я буду малаем — батраком богача. У меня много сил, я крепче скалы”.

“Ты не знаешь, Джоомарт, долю малая. Малай должен молчать, терпеть унижения и на людях бая хвалить. Покорную шею меч не берет, — покорись Мурзабеку, оставайся в роду”.

“Позволь мне уехать, — твердил сын, — эта пустыня — не моя родина”.

“И пустынную родину надо любить. Сурок не уйдет из своего темного царства, его родина мрачна, как могила”.

Где им было друг друга понять.