Мир приключений, 1967 (№13)

Внезапно краски на экране расплылись, смешались, побежали белые линии.

— Видишь! — Чаури-сингх сделал движение рукой в сторону экрана. — Вот уже неделя, как ежедневно в это время искажается передача информации по всем каналам.

Электронный луч бешено прыгал на осциллографе.

— Необходимо проверить электронную приставку. Она там. Рядом с кракеном. Поэтому я просил себе спутника. Извини, но инструкция запрещает плавать в батискафе одному. Я не нарушил ритм твоего творческого дня?

— Я вышел из ритма.

— Тогда нет лучшего средства обрести равновесие душевных сил. — Он выключил приборы.

СВИДАНИЕ С КРАКЕНОМ

Мне еще не приходилось опускаться в глубины моря на «порхающем блюдце». Мой опыт исследователя морских глубин ограничивался несколькими рейсами на экскурсионных гидростатах в Океании, Красном море и у берегов Флориды. Правда, прошлым летом мне посчастливилось попасть на крейсерский батискаф и провести в глубинах Северной Атлантики целый месяц (там уже много лет ведутся успешные опыты по одомашниванию гренландских китов и моржей), но плавание на огромном корабле с комфортабельными каютами, салонами и спортивным залом нельзя сравнить с экскурсией на «Камбале». Здесь ощущаешь океан каждой клеточкой тела, почти так же, как плавая в маске Рооба или с глубинным аквалангом. «Камбала» оказалась довольно вместительной. Два широких сиденья впереди и одно на корме, специально для стажеров. На этот раз я уселся рядом с Чаури-сингхом у панели управления.

С легким шипением вошел в пазы люк.

Чаури-сингх положил руки на разноцветные клавиши, и «Камбала» без видимых усилий двинулась вперед, скользя по воде. На середине лагуны она стала погружаться. В кварцевые стекла иллюминаторов прощально плеснула волна, и зеленый свет наполнил кабину. Указатель курса стал описывать кривую, уходя вниз по шкале глубины: мы опускались по широкой спирали.

Появилось несколько дельфинов. Они провожали нас, заглядывая в окна. Среди них оказался и Тави. Я помахал ему рукой. Тави подплыл почти вплотную к стеклу, будто преграждая дорогу.

Чаури-сингх включил гидрофон. Послышались взволнованные голоса дельфинов. Слышалась тревога в их щелкающих фразах.

— Они о чем-то нас предупреждают, — сказал я и не узнал своего голоса: никогда он не был таким пискливым и слова не вылетали из моего рта с такой необыкновенной скоростью.

Чаури-сингх улыбнулся и надел прозрачную маску. Такая же маска лежала в кармане обшивки справа от меня. Я тоже надел ее и услышал вполне нормальную речь.

— Мы дышим кислородно-гелиевой смесью, только с минимальной прибавкой азота. Гелий искажает звук, — объяснил Чаури-сингх и кивнул Тави. — Он предупреждает, что не следует опускаться в Глубокий каньон. Там заметили большого кальмара. Возможно, это тот самый легендарный Великий Кальмар, о котором ты, вероятно, слышал.

Тави и его спутники оставили нас, как только Чаури-сингх сообщил им, что он не собирается сегодня обследовать Глубокий каньон.

— У них чисто религиозное почтение к Великому Кальмару и не менее могущественному Великому Змею, — сказал ученый.

Нас окружила стая любопытных анизостремусов. Они тыкались носами в стекла, пялили на нас круглые радужные глаза. Из гидрофона доносился поток шелестящих звуков: анизостремусы «обсуждали» наше появление.

Иногда виток спирали подходил к обросшей водорослями стенке нашего острова. Здесь к шепоту анизостремусов примешивалось множество других диалектов жителей моря и особенно голоса креветок, напоминающие потрескивание масла на сковороде.

Анизостремусы отстали, как только температура воды опустилась до двадцати градусов.

Глубина сорок метров. Исчезли тени. Мы очутились в зоне ровного зеленого света. Нельзя было определить, откуда он льется: сверху, с боков или снизу? Описав виток, мы снова подошли к стене «острова», декорированной водорослями. Внезапно Чаури-сингх остановил батискаф.

Недалеко от нас, возле самой стены, вился пестрый рой рыб. Все они стремились пробиться к центру, где, видимо, происходило что-то очень важное. Я заметил лупоглазых коричневых, усыпанных круглыми белыми бликами кузовков, черных с золотом помакантусов и золотисто-бурого губана, которого за его жеманность называют «сеньоритой». «Сеньориту» тут же закрыли плоские помокантусы.

Они подставляли ей свои бока, замирали, «стоя» вниз головой или «лежа» вверх брюхом.

— Обычный врачебный пункт, — сказал Чаури-сингх, улыбаясь, — санитары «лечат» своих собратьев, страдающих кожными болезнями. Санитарный симбиоз все еще для нас загадка, как почти все, с чем мы встречаемся в океане. Нам неясно, почему хищные животные щадят крохотных санитаров. — Он включил двигатель и сказал: — Мне показалось, что я обнаружил новый вид санитара. Не узнал синеглазку. Ты заметил зеленую рыбку с фиолетовой головой, голубой и черными полосами?

Я признался, что проглядел, хотя во время подводных экскурсий встречал эту на редкость изящную синеглазую красавицу.

Чаури-сингх продолжал, глядя в зеленоватый сумрак: