Мир приключений, 1968 (№14)

Тонкий черный кабель тянулся по снегу справа от дороги, потом он вскочил на шест, перепрыгнул через дорогу, нырнул в кусты и вывел нас к подножию пригорка, изрытого минами и снарядами. На вершине бугра вместо двух рядов изб чернели пятна пожарищ. Светло-рыжие, короткошерстые немецкие лошади, так и не успев выскочить из огня, лежали, уткнувшись мордами в снег.

Группы бойцов появлялись позади нас из зарослей и кустарника и, пригибаясь, проворно исчезали впереди, за бугром. Прошли минометчики со своей ручной артиллерией. Пронесли пулеметы.

Мы тоже взошли на вершину. Этот бугор просматривался из деревни, занятой немцами, и простреливался минометами. Кругом было безмолвно и пустынно. Я заметил среди развалин дома голову в каске. Белки глаз и зубы блестели на черном, как у негра, лице. Вдруг голова исчезла.

— Первая линия — пулеметчики. Закоптились у своих подземных костров, — отрывисто пояснил Морозов.

Провод подвел нас к обгоревшей, случайно уцелевшей крошечной баньке без крыши, что стояла у самой опушки. Сквозь дверное отверстие тянуло табачным дымом и теплом. В бане толпились бойцы.

— Плохо греетесь, — сказал Морозов.

— Негде, очень уж тесно.

— Как — негде! А деревня впереди за лесом? Там фашисты греются в теплых избах. Быстро займем — так, чтобы гитлеровцы не успели поджечь, — погреемся. Только чур: наступать не раньше чем будет приказ.

Радист выкрикивал позывные. Я посмотрел на часы: 12.45. Вдруг кто-то из бойцов громко чихнул. Все на него зашикали. За лесом, совсем недалеко, послышалась короткая очередь, другая, опять тишина.

— Немцы нервничают, — сказал Звягинцев.

— А вы боитесь? — спросил я.

Бойцы оглянулись, как будто только теперь заметили мое присутствие.

— Чувство самосохранения есть у каждого, — ответил Морозов, чтобы рассеять неловкость. — Один наш полководец на вопрос, боится ли он, отвечал: «Ну, я тоже опасаюсь за свою жизнь, но я умею на свой страх наступить сапогом и крепко его прижать». Так и мы. Я хоть и сухощав, но увесист, из-под сапога не выпущу. Он у меня прижат крепко. Да и у других тоже.

— Звягинцев маленький, значит, он больше всех боится, — сказал кто-то, и все засмеялись.

— Пора! — сразу посерьезнел Морозов.

Все направились к лесу. В лесу мы пересекли красный телефонный кабель, тянувшийся вправо, — соседский.

Тихо щелкают затворы винтовок и шуршат патроны, наполняя до отказа магазины винтовок и автоматов.

— Закурить бы, товарищ командир, — вздыхает кто-то.

— Держи!

Самокрутка пошла по кругу. Несмелый дымок медленно поплыл в морозном воздухе.

7

Вздрогнула земля, и с деревьев посылался снег.

Торопливо затарахтели по дороге убегавшие повозки, и из деревни, занятой немцами, донеслось пронзительное ржание раненой лошади. Все эти звуки потонули в грохоте рвавшихся в деревне снарядов.

День был безветренный, но в лесу, где мы затаились, забушевала вьюга: с визгом посыпались пули, срывая ветки, сбивая сучья, усыпая бойцов хвоей. Свистели и рвались мины, вздымая снежные вихри над верхушками деревьев, и казалось, что лес стонет.

— Не ройте носом землю, — послышался насмешливый голос Морозова.

Кто-то вскочил.

— Лежать! — приказал Морозов, отрываясь от телефонной трубки. — Надо будет — подниму!

Бойцы лежали рядом с командиром, лежали наполовину оглушенные. Хотелось поскорее в бой, а надо было ждать.

Но вот совсем рядом раздались громкие, как бы в упор, выстрелы. Звягинцев приподнялся.

— Лежать! — сказал Морозов. — Разрывными садят!

Лес наполнился треском и жужжанием. Это летели осколки. Сверху густо сыпался снег. Взрыв! И всех засыпало снегом и комьями земли.

— Санитара, — тихо приказал Морозов.

Слева из леса донеслись крики «ура», навстречу им застрекотали пулеметы.

— Эх, не выдержали срока степановцы! — посетовал Морозов. — Что ты говоришь, комиссар? — переспросил он в трубку. — Немцы бьют минами по собственным дотам у леса?.. Хорошо укрепились?.. Только рота степановцев?.. Залегли?

Неприятельские пулеметы неистовствовали. Разговор прервался. Связист убежал на линию.

— «Ольха»! «Ольха»! Молодцы, связисты, отлично работаете! Мы сейчас вышибем немцев из деревни. «Ольха», опять огонь по деревне. Двадцать! Связь, связь!

Последний связист убежал на линию исправлять кабель, разорванный минами. Время шло, связь молчала. Снова загрохотали разрывы снарядов, и, когда Морозов посмотрел на связного, тот понял, что момент настал. Несколько строк на клочке бумаги, адресованных командиру соседней части, связной спрятал на груди и повторил слова Морозова: «Соседи должны не ждать, а идти в атаку сейчас же, после артиллерийской подготовки. Морозов их поддержит».

Связной помчался. Он то падал, то бежал, петляя во все стороны и прячась за толстые ели. Он хитрил, чтобы уйти от смерти, наполнявшей лес свистом пуль, воем мин. Он бежал все быстрей и быстрей, и все же громкое «ура» соседей обогнало его.

— Ура! Ура! — неслось по лесу.

Грозный клич рос, ширился.

— Молодцы, связисты, хорошо работаете! — неслось по линии. — Сейчас возьмем деревню. Держитесь!

Эти слова передавались от телефонистов к бойцам и вселяли уверенность.