Мир приключений 1969 г.

— Ну и не надо. Не надо вам это понимать. Важно другое. Все прояснилось, стало на свои места, и мне теперь легко. Хотя жалость и на месте. И я вам честно скажу: если я смогу ему хоть чем-нибудь помочь, вы мне скажете. Я все сделаю. Мы так и с его женой договорились. Понимаете, я не только не отказываюсь, я даже настаиваю: если хоть что-нибудь смогу сделать, сделаю. А в остальном я совершенно свободна. Понимаете? Это, оказывается, здорово — быть совершенно свободной!

Он недоверчиво усмехнулся: он-то знал, что быть одному «совершенно свободным» очень трудно. С тех пор как он расстался со своей девушкой, ему хорошо было известно, что такое одиночество. И он подумал, что, может быть, не жалость, а именно одиночество толкнуло Ларису к Ряднову. Но как только на ум пришла эта фамилия, он опять стал думать о нем.

— Вы не верите? Честное слово!

— Не в этом дело, — нахмурился Николай.

К нему пришла зависть к Ряднову. Подчиняясь этому чувству, он быстро, испытующе посмотрел на Ларису. Она была красива. За время сессии с ее лица сошел зимний загар, и оно посветлело, стало строже, но в то же время женственней.

— А в чем дело?

Николай промолчал. Он думал о том, что, может быть, и вот эта зависть к Ряднову могла повлиять на его отношение к Андрею Яковлевичу. Может быть, сам Николай ее не замечал, а она влияла, подсовывала ему неправильные выводы, предчувствия, и все такое... Вот и Ивонин говорит, что он не умеет трезво оценивать разные версии.

Каким же строгим нужно быть к себе, чтобы решать чужие судьбы! Ох каким строгим!

— Ох и бука же вы! Видно, у вас и работка... Кстати, я только сейчас об этом подумала: ведь вы еще молодой, а занимаетесь таким сложным делом. Неужели у вас нет... ну, с высшим образованием? Знаете... таких, как в книгах, опытных, серьезных, проницательных. — Она явно шутила, а может быть, даже посмеивалась.

А ему не хотелось шутить, не хотелось смеяться. Ему вдруг захотелось сказать ей, что вот она, такая добрая, жалостливая, дала в его руки ту ниточку, которая может привести к страшному: человек, которого она жалеет и для которого она хочет сделать только хорошее, может быть расстрелян.

Это была очень неприятная мысль, почти мстительная. Николай усилием воли взял себя в руки и, поддев на вилку остывшую пельменину, пожал плечами:

— Есть у нас и такие. И даже похлестче, чем в книгах. А я занимаюсь этим делом только потому, что сам кончаю юридический.

Лариса обрадовалась:

— Да? Вот здорово! Значит, тоже заочник? И это у вас как бы дипломная работа? Да?

Он не мог не улыбнуться.

— Да, пожалуй, как дипломная работа. — Потом подумал и резко сказал: — Вот если сдам ее, получу диплом, а не сдам, придется снова идти учиться.

— Ой, как у вас строго! — Она спохватилась: — Нужно бежать. Очень хочу поспеть на волейбольные соревнования, давно не бывала, а тут республиканские. Так что до свидания, и помните, если я смогу помочь, сделаю все, что смогу.

— А почему вы думаете, что я хочу помочь Ряднову? А вдруг наоборот?

— Не шутите. Этим не шутят, — строго сказала она. — Ведь вы не можете хотеть зла невинному. Вы же молодой и... наверное, комсомолец.

Она ушла, и Николай, медленно доедая пельмени, думал о себе, о своей будущей работе, и значит, о Ряднове и предстоящем разговоре, на котором может решиться судьба сразу нескольких человек.

И Анны Ивановны, и Зорина, и Ряднова, и, как знать, может быть, еще кого-то.

Но одно его почему-то радовало. Судьба Ларисы Петровой уже решилась: она свободна.

15

В кабинете Ивонина Николая ждала неожиданность. Петр Иванович молча протянул ему телеграмму из Москвы.

«Ваш работник Горбунов откомандирован в распоряжение следователя по особо важным делам Задорожного, связь с которым поддерживайте впредь».

Николай молча посмотрел на Ивонина. Тот пожал плечами.

— Все удивляемся. Чего он там выкопал, не понятно. А что копнул глубоко — это точно. Иначе Москва не выслала бы следователя по особо важным делам и не отобрала бы у нас работника.

Ивонин походил по тесному кабинету.

— Вот что, Николай, я тебя очень прошу — говори с Зориной осторожно. От этого зависит многое. По сути дела, этим нужно заняться мне, но у меня тоже важное дело. Очень.

Николай не стал спрашивать, что за дело.

— Зорина тебе вызвана, условия созданы, иди и действуй. Как только кончишь, ставь в известность меня или начальство. Действуй!

Условия и правда были созданы — маленький кабинет, стол, два стула, шкаф.

Зорина действительно уже сидела в коридоре и ждала Грошева. Он пригласил ее в кабинет и опять невольно подумал, что с делом Ряднова связаны только красивые женщины.

Людмила Зорина тоже была красива — выше среднего роста, гибкая, с очень чистым, не то что бледным, а белым лицом, каким отличаются коренные ленинградки, с тонким румянцем. Даже волосы у нее были типично ленинградские — светлые, почти льняные, чуть-чуть отдающие в рыжину.

Он пригласил ее сесть.

— Мне сказали... — начала Зорина.

Николай постарался улыбнуться как можно приветливее.

— Давайте сначала познакомимся. Вот мое удостоверение.