Мир приключений 1976 г.

— Валька Цыплаков. Ну тот, что с нами лодку делал. Как разговор всерьез об этой квартире зашел, он отказался. Говорит, одно дело книжки воровать, другое — квартиры грабить. Ведь все это началось с книг. Сначала он у одного парнишки взял почитать старую книгу, а Женька увидал, да и давай гудеть: «Это книга старая, книга редкая, давай загоним». Самим идти вроде бы и ни к чему, так он наладил Яшку. Тот пришел и семьдесят рублей принес. Ну, мы Вальку похвалили и отправили еще за книгами, а уж потом решили ограбить квартиру. Думали идти втроем, да Цыплаков отказался. Мы хотели его в такси оставить, чтобы шофер не уехал.

— Значит, с точки зрения Цыплакова, книги воровать можно? — усмехнулся Афанасьев. — А ты как считаешь?

Климов пожал плечами.

— В старину была умная сказка, как кража пятачка довела Иванушку до каторги. А здесь в вашем деле прямо наглядный пример: начали с книг и докатились до разбойного нападения с покушением на убийство.

— Мы никого не хотели убивать.

— В это я не особенно верю. Представь себе, что бы получилось, если бы Лидов ударил Якова посильнее.

Когда парня увели, Афанасьев спросил:

— А как с отцом этого молодого человека, Иван Кузьмич?

— Поговорили…

— Ну и как он?

— Интересный человек. Немного воевал, демобилизовался, окончил школу механизаторов, работал трактористом, шофером. Потом завербовался на Север. По договору имел право на возвращение в Москву. Работал как проклятый, без выходных, без отпусков, не пил, ну, сколотил деньгу. Со сверхурочными на лесоповале до тысячи рублей в месяц выгонял. Все хотел красивую жизнь в Москве создать. У него две дочери и сын. Говорит, ему самому ничего не надо. И там, в тайге, и здесь все о детях думал. Да, видно, что-то у него не додумалось. Взял у меня сигарету и просит: «Разрешите, на двор выйду, покурю». — Павлов подошел к окну, посмотрел. — Вот он на лавочке сидит и незажженную сигарету в руках вертит.

В ярком утреннем свете хорошо была видна сгорбившаяся фигура с опущенной головой, словно человек пытался что-то рассмотреть под ногами.

— Сколько ему лет?

— С двадцать четвертого он.

— А издали совсем старик!

— Тут, дорогой Александр Филиппович, за какие-нибудь минуты стариком станешь, — вздохнул Павлов, — сын ведь.

* * *

У себя в отделении Афанасьев выяснил, что никаких происшествий за его отсутствие не случилось. Зашел к начальнику, коротко доложил о результатах работы по делу и, вернувшись в свой кабинет, с удовольствием опустился в кресло за письменным столом. Машинально, по привычке заправил чернилами авторучку, достал из стола стопку бумаги, приготавливаясь написать отчет о только что раскрытом преступлении. Но его оторвал от размышлений настойчивый стук в дверь. Дважды повторив разрешение войти, Афанасьев хотел встать и распахнуть дверь нерешительному посетителю, но на пороге увидел незнакомую женщину. Прежде чем войти, она оглянулась, кого-то попросила подождать в коридоре и только потом переступила порог.

— Я к вам.

— Проходите, садитесь, — предложил Афанасьев.

Бегло осматривая посетительницу, сразу же обратил внимание на фиолетовый костюм с длинным жакетом без рукавов и широченные брюки, яркую цветную блузку, туфли на платформе и в тон им коричневую лаковую сумку с плечевым ремнем. Коротко подстриженные волосы падали короткой челкой на лоб. Половина лица закрывали темные очки. «Иностранка, что ли? — мелькнула мысль. — Неужели обворовали?»

— Пожалуйста, садитесь. Слушаю вас.

— Я мать Лидова, — взволнованно сообщила женщина. Села к приставному столику, достала из сумки пачку сигарет «Пел-Мел», носовой платок и свернутые в трубочку листки бумаги. Все разложила перед собой и, поднеся платок к лицу, продолжала: — Какое горе, какое горе, я просто не могу поверить. Мой сын — и такое преступление. Вы, товарищ майор, его не знаете. Он хороший мальчик, тихий, скромный, увлекается музыкой, пишет стихи. Отлично учится. Я, правда, воспитывала его одна, без мужского влияния. У нас, знаете, с мужем не сложилась жизнь. Но я сыну ни в чем не отказываю.

Афанасьев откинулся на спинку кресла, чтобы лучше наблюдать за посетительницей. Та, заметив его интерес, сняла очки. Сразу открылись морщинки, усталые глаза. Женщина говорила и говорила. Рассказывала о детстве сына, подробности школьных лет, иногда на ее лице мелькала угодливая улыбка, то появлялся страх, а глаза оставались внимательными, как бы посторонними.

Александр Филиппович остановил ее.

— Одну минуту, гражданка Лидова!

— Нет, нет, я не Лидова. Я Иванова — ношу фамилию второго мужа. Мы с ним, правда, тоже разошлись, но Евгению я сохранила фамилию отца. Меня зовут Ирина Владимировна, а вас?

Афанасьев назвал свое имя и отчество и спросил:

— Где вы работаете?

— Дорогой Александр Филиппович, разве это имеет значение? Сейчас для меня самое важное — судьба сына. Вот принесла вам заявление. Я и общественность нашего дома просим вас отдать мне сына на поруки.

Ирина Владимировна развернула бумагу: на двух страницах было пространное заявление с перечислением всех достоинств Евгения Лидова, третья была покрыта подписями.