Мир приключений, 1977 (№22)

Старков кивнул.

— Давай вслух, — нетерпеливо сказал Раф.

Димка начал, запинаясь: почерк неважный, да и карандаш истерся с тех пор, некоторых слов вообще не разберешь.

— «Нас осталось двадцать девять, — читал Димка. — Подождем день-другой и тоже тронемся. В деревне пока тихо. Стас молчит, никого не присылает. Выставил дозоры, следим за дорогой. Сегодня дозор Торопова привел троих. Говорят: из отряда Лескова. Парни молодые, из бывших окруженцев. Принесли весть: отряд Лескова разбит наголову, только они трое и спаслись…»

Димка оторопело посмотрел на Старкова. Тот сидел с закрытыми глазами, улыбался воспоминаниям.

— Как же так? — Димка почему-то осип, говорил хрипло, будто простыл днем. — Выходит, это мы были? Выходит, вы все заранее знали?

Старков встал, подошел к Димке, отобрал дневник, снова сунул в чемодан.

— Ничего я толком не знал… — Сел за стол, подмигнул Димке: — Давайте ужинать. Самое время.

Надежда Медведева. ЗЕЛЕНАЯ РАКЕТА

Повесть

ПИСЬМО

Утром Анатолий Сергеевич Хлебников вместе с газетами вытащил из почтового ящика письмо. Посмотрев на конверт, протянул его жене.

— Тебе. Опять без обратного адреса, — значит, от бывших больных.

Ольга Николаевна, уже одетая, задержалась у двери, бросила письмо в сумочку.

— В троллейбусе почитаю, — сказала она и, уходя, напомнила: — Не опоздай разбудить ребят.

Анатолию Сергеевичу на работу попозже, и проводы обоих сыновей в школу — его обязанность.

В троллейбусе было еще мало народу — Хлебникова приезжала в клинику к половине восьмого. Удобно устроившись у окошка, достала из сумочки конверт. Таких, без обратного адреса, она получала очень много. Большинство больных, лечившихся в отделении, которым Ольга Николаевна заведует, не ждут ответа. Они просто благодарят за возвращенное здоровье, иногда делятся своими заботами и всегда желают ей новых успехов и личного счастья.

Это письмо отправлено из Москвы. Хлебникова попыталась вспомнить фамилии москвичей, выписанных из больницы в последние дни. Насчитала одиннадцать человек и, перестав гадать, вскрыла конверт. Сразу заглянула в конец письма. Там — неразборчивая подпись. Ольга Николаевна недоуменно подняла брови: кто же это додумался развлекать ее ребусами?

«Уважаемая Ольга Николаевна! — писал неизвестный. — Думал о Вас тридцать лет. После войны долго оставался за границей, а оттуда разыскивать было трудно. Сейчас я дома, нашлось свободное время, вот и разыскал Вас. Наверное, Вы считаете меня погибшим…»

«Выходит, знакомый еще с войны? — поразилась Хлебникова. — Но кто же в те годы знал мое отчество?»

«Ездил в Крюково, — читала она дальше, — но даже памятного лесного дома не нашел. И предположить не мог, как широко развернулось строительство, добралось даже туда. Какой огромный заводище вырос! А заводской поселок! Девяти- и двенадцатиэтажные дома! Это в бывшей захолустной деревне! Просто не верится! Словом, не нашел я там никого из Вашей семьи. И в поссовете не смогли мне дать Вашего адреса. Сказали только, что Вы живете в Москве. К счастью, кто-то вспомнил, что каждый год приезжаете на могилу отца. И у кладбищенского сторожа я узнал новую Вашу фамилию и местожительство. Теперь мы обязательно встретимся. Помните ли Вы саперный взвод, который последним отступил из Вашего местечка?»

Ольга Николаевна уронила руку с листком. Не хотелось ей думать ни о саперном взводе, ни о том, что было после его отступления. Но все равно вспоминалось. И очень часто. Уж больше сорока лет прожила она на свете. Разное было: и хроническое недосыпание, пока, работая на трикотажной фабрике, заканчивала десятилетку в школе рабочей молодежи, и недоедание в студенческое время, и горькие, порой незаслуженные обиды от старших и начальства, и смерть отца… Ох как много было горького в жизни! Но это горькое со временем сглаживается, смиряешься даже с тяжкими потерями. А вот сорок первый год под Москвой…

Пусть лучше вернутся все беды, какие перенесла в жизни! Пусть! Только не повторились бы те годы! Только не война!

Хлебникова дочитала письмо:

«Давайте встретимся у могилы Неизвестного солдата во вторник, в 19 часов. Никаких примет своих не называю. Уверен, что узнаю Вас».

Подпись Ольга Николаевна так и не разобрала. Но уже уверенно думала, что писал именно тот, о ком говорил сторож на кладбище.

— Интересовался про вас. Сам не назвался, а я не догадался разузнать…

Подслеповатый старик не разглядел ни лица, ни одежды, не сумел обрисовать даже фигуры или роста.

— Кто его знает, — отвечал сторож на расспросы Хлебниковой. — Похоже, высокий. Я на крыльце стоял, а он внизу, не мерялись мы. Пальто не заметил какое, а шляпа на ём темная…

Трижды перечитала она письмо, пока ехала в троллейбусе. А в клинике все-таки переложила в карман халата, словно это помогло бы угадать, кто его автор.

День был хлопотным. И конверт без обратного адреса пролежал в кармане до вечера.