Мир приключений 1984 г.

Дела у партизан налаживались. Кринка ежедневно получал донесения. В эти дни у Кринки находился его брат подпольщик, очень симпатичный мужчина средних лет. Насколько мне помнится, на его след фашисты напали в Риге, и он решил временно скрыться от них в лесу.

Теперь наши товарищи-латыши действовали активно все замечали. Даже деды вызнавали у соседей, имевших родичей-полицаев, что делается в немецкой армии. Началась и диверсионная работа. Во всем районе вокруг хутора Цеши разрушались деревянные мосты, перерезались провода связи. Жителей хуторов, даже самых дальних, предупреждали о готовящихся против них репрессиях. Участились вооруженные столкновения с немцами.

Прибалтийские леса стали служить людям убежищем. Появились землянки, загоны для скота. Проливные дожди, осенние туманы, порывы ветра, скрип деревьев, крик ночных птнц или зверей — все было на руку людям.

Я часто бывал в доме Кринки. Мне очень дорога была материнская забота обо мне Юлии Васильевны, я гордился довернем Жана, а темноволосая, скромная и красивая Зоя учила меня говорить по-латышски и была в восторге, когда я однажды, распахнув дверь, вдруг запел популярную народную латышскую песню:

Луга люблю я и солнце майское,

Хотя в душе печаль живет…

Особенно хорошо было в доме у Кринки в дождливые, холодные предосенние дни. Так не хотелось тогда уходить в темноту ночи к своему шалашу! Но я вставал из-за дружеского стола и шел в лес.

В форме немецкого капитана я никогда у Кринки не появлялся: боялся вызвать подозрение у эвакуированных незнакомцев, которым Жан отдал половину своего дома

Все документы капитана я уничтожил, сохранил лишь командировочное предписание (“маршбефель”). В этом документе было сказано, что капитан такой-то с таким-то количеством солдат следует в город. Тукумс, в дивизию СС “Мертвая голова”. Удостоверение было без фотографии и при случае могло мне пригодиться.

Фронт приближался Ночью, лежа в шалаше, я слышал далекое гудение и грохот боя Иногда небо в той стороне озарялось отблесками пожаров. Надо было думать о переходе фронтовой липни.

В те дни я часто надевал форму немецкого капитана, ибо в ней и собирался перейти фронт, к своим. В то же время в этой форме в прифронтовых местах мне легче было сориентироваться в обстановке. Много надо было заранее разузнать и разведать, и форма немецкого офицера способствовала этому.

Советскому человеку надеть на голову фуражку с эмблемой в виде черепа — не легко. В особенности если представишь себе, какие мысли роились под этой черной фуражкой в голове гитлеровца.

Фуражка хранила запах фиксатуара и еще чего-то, отвратительно пахнувшего; подкладка лоснилась от жира, и прикосновение к ней тоже вызывало неприятные ощущения. Высокий лакированный козырек торчал впереди назойливо-надменно, а над ним выпячивался значок на околыше — этот проклятый значок с черепом. Следовательно… Если убитый капитан был из роммелевской танковой дивизии “Мертвая голова”, то наверняка эта фуражка возвышалась над люком танка, окрашенного в белый цвет, где-нибудь в песках африканской пустыни, когда Роммель выходил на линию Маррет, чтобы соединиться с генералом Арнима и его 5-й армией.

Облаченный во всю эту одежду, я ехал верхом в прифронтовой полосе. При мне был бинокль, мой пистолет ТТ, неизменный румынский дамский браунинг (похищенный у румынской генеральши), в планшете — оперативные карты, в руке — автомат.

Вскоре я оказался на поляне, где расположилась какая-то немецкая часть. Дымилась походная кухня. Возле нее длинной очередью стояли солдаты с котелками.

“Посмотрим, как они со мной будут разговаривать”, — подумал я и внутренне весь подобрался, чтобы во всем — от острых носков сапог до выражения глаз под лакированным козырьком — походить на прежнего хозяина этой одежды.

Мое внимание, так же как и всех немецких солдат, привлек рокот пролетавших над поляной самолетов. В ясной синеве шел яростный поединок “мессершмитта” с маленьким советским истребителем, который выделывал головокружительные виражи и петли вокруг противника. Истребитель переворачивался на спину, подлетал под немца, обстреливал короткими очередями. Но вот, видимо, истребитель израсходовал свой боекомплект. Он неожиданно вынырнул из облака в хвост “месссршмитта” и, протаранив его, взмыл и исчез в облаках.

“Мессершмитт”, разваливаясь на куски, падал на землю. И где-то за лесом послышался глухой взрыв.

Я был так восхищен, так счастлив, что, признаться, мне пришлось приложить немало усилий, чтобы вернуть себе хладнокровие и выдержку, к которым обязывала моя маскировка. Выпрямившись в седле и приняв строгий вид, я подъехал к немцам

Почерневшие от усталости, заросшие щетиной, видимо, недавно вышедшие из трудного боя, солдаты возле походной кухни ели из котелков суп.

— Какая часть?

— Особый батальон танковой дивизии “Рейх”.

Я повернул коня и ускакал прочь. Где-то вдалеке загрохотали орудия.