Тарелка опустилась еще ниже, но, кроме сплошных облаков, Карен ничего не мог разглядеть. Ему подумалось, что если уж Венера так похожа на Землю, на ней могла бы быть жизнь. И получил ответ.
— Нет. Постоянный облачный покров разогревает поверхность Венеры, как в гигантском парнике, до 750 градусов. В такой печке не очень-то разживешься. К тому же она вращается слишком медленно, ее сутки равны 243 земным дням.
«Как жаль, — подумал Карен. — Такая симпатичная планета».
Пока он думал, космический пейзаж сменился. Красноватую голую планету, покрытую подобием каналов, горами и кратерами, он и сам узнал. А голос с той же бесстрастностью сообщал:
— Марс. Четвертая планета системы после Земли. Меньше ее почти вдвое. Ее год равен приблизительно двум земным годам, а сутки почти такие же, как на Земле. Но Марс теряет остатки своей атмосферы и практически так же мертв, как Меркурий и Луна.
«Опять мертв, — вздохнул Карен. — Не космос, а кладбище какое-то».
Марс казался ему иссохшимся, застывшим, в нарывах кратеров, доступным всем космическим ветрам и бурям. А вокруг него, будто кем-то запущенные комья грязи, пойманные в вечный плен все еще воинствующим Марсом, неслись два спутника.
— Фобос и Деймос, — назвал их невидимый гид.
Тарелка сделала замысловатый вираж, куда-то нырнула, описала круг в пустоте, отчего Карен чуть ли не по самые брови увяз в кресле, и весь иллюминатор вдруг заполнила гигантская не то планета, не то звезда. Сквозь густую атмосферу, больше напоминавшую чад над горящей сковородой, Карен разглядел, что поверхность ее раскалена, бурлит и пузырится едва ли не так же, как на Солнце. Она бешено вращалась.
«Неужели мы прилетели к другой звезде?» — с ужасом подумал Карен, насчитав вокруг нее 14 малых планет.
— Это Юпитер. Пятая и самая большая полузвезда-полупланета Солнечной системы, — успокоил его голос — В одиннадцать с лишним раз больше Земли. Самая мощная, самая горячая и самая подвижная.
Не задерживаясь над Юпитером, тарелка помчалась дальше с непостижимой скоростью. Созвездия, превратившиеся в яркие немигающие пятнышки, проносились мимо, будто вышитые на каком-то гигантском черном занавесе.
— Сатурн! — крикнул Карен, уже издали увидев большую планету, украсившую себя, будто полями от шляпки, ярко сверкающими на солнце кольцами. «Поля» делились на три разноцветные полосы, средняя — самая яркая, внутренняя — креповая. Сатурн со своими кольцами и десятью спутниками напоминал гигантскую игрушку. «Может, хоть тут кто-нибудь живет?» — с надеждой подумал Карен.
— Сатурн — самая мрачная, самая ядовитая планета системы, — опроверг его надежды голос — Ее воздух способен убить все живое, а колоссальная толща атмосферы тотчас раздавила бы землянина, вздумай он вторгнуться в ее владения.
— Не хочу! Хватит! — закричал Карен, потрясенный услышанным.
— Впереди Уран, Нептун и Плутон.
— Не хочу! Не хочу!
Тарелка, не снижая скорости, резко развернулась, нырнула вниз, потом вверх, хотя понятия «низа» и «верха» здесь, в космическом пространстве, не существовали. Карен почувствовал только легкое головокружение да пружинистые объятия кресла.
Теперь в иллюминаторе не было видно ничего, кроме немигающих звезд. Голос тоже молчал, и Карену вдруг стало нестерпимо страшно. Кто же, кто разговаривал с ним? Отвечал на его вопросы? И даже не вопросы, а мысли. Робот? Магнитофон? Сверхсущество? Может, оно вообще невидимое? Может, у него нет тела? Или тело есть, но такое безобразное, что существо не смеет показаться, боясь его напугать? Как чудище в «Аленьком цветочке». А может, помещение, в которое его заточили, не просто мягкая, пустая комната с креслом, а лаборатория? И его сейчас, отвлекая россказнями о планетах, на самом деле изучают, исследуют… Может, кресло незаметно пьет у него кровь? Вон как вцепилось, прилипло к телу!
Он попытался высвободиться. Ему это легко удалось. Засучив рукава, обследовал руки — кожа гладкая, не покрасневшая и никаких следов повреждений. Но на всякий случай он решил все-таки постоять у иллюминатора, обойтись без услуг подозрительного кресла.