Мир саги. Становление литературы

В «сказочных сагах» в той мере, в какой они не основаны на древней устной традиции, локализация действия всегда вымысел, конечно. Однако прослеживается развитие от локализации действия в Скандинавии эпохи викингов (в тех «сагах о древних временах», которые называются также «викингскими сагами») к его локализации в любых, как реальных, так и фантастических странах (в «поздних исландских средневековых романах»). Это развитие обычно тоже считается своего рода деградацией, потерей чувства реальности и т. п., поскольку в «викингских сагах» обычно усматривается какой-то отзвук древней традиции. Но отзвук этот сводится, в сущности, к нескольким совершенно трафаретным мотивам и ситуациям, таким как бой с викингами на острове, заключение побратимства после боя, добыча клада из могильного кургана и т. п. Поэтому развитие, о котором идет речь, скорее не деградация, а, наоборот, завоевание новых творческих возможностей, освобождение от трафаретов, заданных местной традицией, расширение творческого горизонта, выход на интернациональную литературную арену, т. е. опять-таки развитие от саги к роману нового времени.

В этой главе я только мельком упомянул о том, что в «сказочных сагах» есть заимствования из иноземной литературы. Между тем, по-видимому, в науке господствует мнение, что выслеживание таких заимствований — основное, чем должен заниматься исследователь «сказочных саг», и что эти саги и нельзя исследовать иначе, как с точки зрения влияния на них иноземной литературы и в первую очередь французского рыцарского романа. Поэтому, боясь показаться безнадежно отставшим от науки, я все же коснусь отношения «сказочных саг» к французскому рыцарскому роману.

Очевидно, конечно, что в средневековой Исландии существовали все условия для того, чтобы французский рыцарский роман мог оказать влияние на туземную литературную традицию. Как известно, еще в 1226 г. по распоряжению норвежского короля Хакона Старого (1217–1263) некий брат Роберт перевел или, вернее, пересказал в прозе «Роман о Тристане» Тома, и эта «Сага о Тристраме и Исёнд» сохранилась в исландской рукописи (переводы французских рыцарских романов, как известно, обычно делались в Норвегии, а потом попадали в Исландию). По-видимому, в XIII в. были переведены в прозе также «Ивейн», «Эрик и Энида» и «Персеваль» Кретьена де Труа (эти переводы или, вернее, пересказы известны как «Сага об Ивенте», «Сага об Эрексе» и «Сага о Парсевале») и некоторые другие французские рыцарские романы. Поскольку «сказочные саги» начали писать не раньше конца XIII в., а в основном их писали в XIV-XV вв., то ничто не мешает предположению (и такое предположение обычно делается), что именно переводы французских рыцарских романов проложили дорогу для исландских «сказочных саг».

Очевидно также, что ряд мотивов, используемых в «сказочных сагах» (например, любовный напиток, благородный лев, оклеветанная королева, завистливый придворный и т. п.), вполне могут восходить к французским рыцарским романам. Из них же, вероятно, и встречающиеся в «сказочных сагах» черты рыцарского быта — турниры, замки, обучение семи искусствам и т. п. Возможно, что обычные в «сказочных сагах» описания доспехов, пышных одеяний, роскошных палат, празднеств и т. п. — тоже влияние французских рыцарских романов.

Однако, как мне представляется, для понимания места «сказочных саг» в процессе литературного развития важно знать, не столько что было в них заимствовано из рыцарских романов, сколько что не было в них заимствовано из рыцарских романов, несмотря на то что существовали все условия для такого заимствования. Я имею в виду следующее важное обстоятельство: в «сказочных сагах» (как и в «поздних сагах о древних временах», так и в «поздних средневековых исландских романах») нет того, что, как обычно считается, составляет сущность французских рыцарских романов, а именно углубления во внутренний мир персонажей, в их переживания и в первую очередь любовные, романические переживания. Другими словами, в «сказочных сагах» нашло отражение только, так сказать, внешнее пространство французских рыцарских романов, но не внутреннее их пространство. Характерно, что в упомянутых выше прозаических пересказах французских рыцарских романов романическим переживаниям уделено, как известно, несравненно меньше места, чем в оригиналах. Так, в «Саге о Тристраме и Исёнд» все монологи или диалоги, в которых эти переживания находят выражение, как правило, сильно сокращены или совсем выпущены. В сущности, романические переживания не устранены полностью, только поскольку они входят в сюжет как его неотъемлемая составная часть. В самом деле, что осталось бы от данного сюжета, если бы любовные отношения и переживания героя и героини были бы полностью устранены?