Мир саги. Становление литературы

Пространственная метафора очень часто имеет место в языковых обозначениях времени. Например, в русском языке пространственный предлог перед употребляется метафорически во временном значении (ср. перед вечером и т. п.). Возможно, что такая языковая метафора в конечном счете объясняется определенным представлением о времени, его специализацией. Но в отношении психологии саг об исландцах речь идет, конечно, не о языковом явлении, а об определенном представлении. Человек, который будет убит в ближайшей битве, уже носит на себе реальный отпечаток этого. Его будущая смерть как бы уже существует. Она обозначалась словом feigð (переводу на современные языки это слово не поддается). Будущая несчастная судьба (ógæfa — слово, тоже непереводимое на современные языки) накладывает отпечаток на человека уже в настоящем. Она как бы уже существует. Так что по внешности человека видно, что он человек с будущей несчастной судьбой (ógæfumaðr, ógæfusamligr maðr или eigi gæfumaðr). Надвигающееся несчастье можно видеть воочию. Оно дает о себе знать в зловещих предвестиях или снах. Оно уже присутствует в настоящем. Женщина, ощупывая руками человека, отправляющегося в битву, может руками почувствовать те места, где будут его раны. Они уже обладают реальностью. Оружие, которое сразит врага в ближайшей битве, сообщает об этом своим звоном, так как смертельный удар, который будет нанесен этим оружием, уже нечто реальное. Такие представления следуют из того, что рассказывается в сагах об исландцах.

С верой в судьбу, а тем самым и с определенными представлениями о времени связано, по-видимому, и то специфическое отношение к смерти, которое постоянно проявляется в сагах об исландцах. В этих сагах никогда не встречается описания страха, вызываемого смертью. Но постоянно рассказывается о случаях отсутствия такого страха (речь идет, как правило, о насильственной смерти в бою пли в результате нападения и т. п., так как смерть естественная, от болезни или старости, обычно вообще не описывается и только иногда упоминается, ведь такая смерть — не событие!). Последние слова человека перед лицом неизбежной смерти обычно носят чисто деловой характер или содержат объективное сообщение о каких-то фактах. Если человек, умирая от смертельной раны, сочиняет вису, как Гисли в Саге о Гисли или скальд Тормод в Саге о названых братьях, то эта виса, как, впрочем, и всякая скальдическая виса, строго формалистична и тоже содержит объективное сообщение о каких-то фактах. Эти рассказы о том, как человек умирает, часто содержат вполне правдоподобные детали, а в свое время несомненно и целиком казались вполне правдоподобными, т. е. отражали действительность, даже если были вымыслом.

Между тем в наше время рассказы в сагах об исландцах о том, как человек умирает, могут производить комический эффект, настолько иначе современный человек относится к смерти. В Саге о Греттире, например, рассказывается о том, как был убит Атли, брат Греттира. Торбьёрн, враг Атли, стучит в дверь, и Атли, не зная, кто стучит, выходит на порог. Он не увидел никого снаружи. Шел сильный дождь, и поэтому он не вышел, а, расставив руки, оперся ими о дверной косяк и озирался. В это время Торбьёрн вдруг появился перед дверью и вонзил двумя руками копье в середину Атли, так что оно проткнуло его насквозь. «Они теперь в моде — эти широкие наконечники копий», — сказал Атли, принимая удар, и упал ничком на порог. Когда, рассказывается в Саге о Ньяле, у Коля Эгильссона была в битве отрублена нога у бедра, он сказал: Я поплатился за то, что не закрылся щитом. И он стоял некоторое время на другой ноге и смотрел на обрубок своей ноги. Тогда Кольскегг сказал: Нечего смотреть. Так оно и есть: ноги нет. И Коль упал мертвым на землю. В той же саге норвежец Торгрим, которому Гуннар нанес из окошка смертельную рану копьем, будучи спрошен, дома ли Гуннар, ответил: Сами узнаете. Я знаю только, что копье его дома. И он упал мертвым на землю. Конечно, в известной мере такие изображения смерти отражают героический идеал поведения воина, а не действительность. Но ведь сам этот героический идеал имел определенную почву в действительности. А вместе с тем характерно, что смерть миролюбивого и отнюдь не воинственного Ньяля, изображается, в сущности, так же. Его последние слова, которые он произносит в объятом пламенем доме, — это сообщение о том, как он будет лежать в постели, в которую он (вместе с внуком и женой) лег, чтобы их кости было легче потом найти на пепелище.