Мир Сатаны

Ворон, младший, сын из дворянской семьи, феодального Лохланна, стал наемником бывших подданных его планеты, демократической Нуэвамерики. На Лохланне, мире таком же холодном, суровом и связанном с честью, как и средневековая Скандинавия, люди до сих пор скрепляют братство тем, что пьют кровь друг друга, а клятвы — своими жизнями. Намериканцы несправедливо характеризуют их, как «кастовое, высокомерное, ритуально-убийственное» общество.

Мрачность окружающего мира и общества сделали Ворона тем, кто «все время живет с Ночными Лицами». Несмотря на это, он все же находится в гармонии со всеми основными реальностями, с цветами, точно так же, как и с ножами. Парадоксально однако, что именно тень, господствующая в его народе, связывает его с кажущимися светлыми гвидионцами.

Лохланнцы могут показаться темными, а гвидионцы светлыми, но обе расы по опыту знают оба Вида существования. (И обратите внимание — Лохланн и Гвидион говорят на родственных языках, весьма отдаленных от языка Нуэвамерики).

Толтека, антагонист Ворона, руководитель намериканской экспедиции на Гвидион. Ею интеллект не бросок, но он член наследственного класса интеллектуалов, спокойно наслаждающийся привилегиями своего класса, провозглашая тем временем свои антиаристократические принципы. Его оценка искусств — это механический отклик. Он слушает признанную классику земной музыки или записи, в то время, как Ворон играет и поет народные песни, до сих пор составляющие часть живой традиции его домашнего мира. (Ворон называет Толтеку «не видавшим культуры охотником за деньгами»). Хотя он необыкновенно горд своим предположительно терпимым, просвещенным отношением, Толтека по обыкновению судит других по собственным меркам и огорчается из-за различий. Он не может почувствовать узы обязательств перед обществом, которые связывают лохланнцев, или даже более мягкого давления обычаев у гвидионцев, потому что Нуэвамерика — это общество разобщенных индивидуалистов.

Нуэвамерика, возможно, дочерняя колония Нуэво Мексики в старой Земной Империи, но если так, то она утеряла воинственную суровость своих основателей. Нуэвамерика испанская только на поверхности. Общество ее материальное, утилитарное и совершенно светское.

«Намериканец, озабочен только тем, чтобы его работа была сделана — независимо стоит ли она того, а потом — чтобы отдохнуть — и то и другое с максимальной суетой».

Но главный изъян Толтеки — и перенося дальше, его народа — это их наивный идеал здорового образа жизни. Они представляют, что любую проблему можно решить обращением к разуму. Они не могут принять боль и смерть как неизбежные стороны действительности. В результате они стараются держаться исключительно Дневного Лица. Толтека глупо полагает, что гвидионцы достигли идеала его культуры и не может видеть в них ничего, кроме света.

Легенда гласит, что гвидионцы произошли от одного мужчины и двух женщин, одной темной, другой светлой. Теперь же цикл изменился, и Человек Ночи и Человек Дня преследуют одну и ту же женщину. Эльфави, их добыча, это воплощенная красота и ясность своего мира. Природа на Гвидионе обладает прелестью, о которой и не мечтают на мрачном и тоскливом Лохланне, никогда она не была и опустошена, подобно тому, как были опустошены районы Нуэвамерики. (Как говорит отец Эльфави: «У Бога разное лицо в большинстве известного космоса»). Мирный, архаичный Гвидион — это рай, где скромная технология служит искусству добродетельной жизни. Однако само имя Эльфави предупреждает, что совершенство Гвидиона — не из этого мира (Эльфави — отголосок Королевы Эльфов, чья любовь — это гибель для смертных, и Рианнон, несчастливой сверхъестественной королевы-матери из Мабиногиона). Гвидион — это всего лишь обманчивая иллюзия, как и кельтский Счастливый Потусторонний Мир, который он напоминает. Ирландское описание восторженного острова Потустороннего Мира равно подходит к Гвидиону.

Однако если в своей фазе Дня он кажется преддверием небес, то во время Бейля — это круги ада. Гвидион колеблется между слишком заботливо поддерживаемой гармонией и полным разладом. Его шизофренические жители не добродетельны в истинном смысле — они недостаточно здравы, чтобы грешить.

Таковы люди, расы и принципы, которые так гибельно сталкиваются в «Ночном Лице». Бесплодность их попыток понять друг друга симпатична для межзвездных условий постимперской эры, когда время развело людей по языку и крови. Их история — это дальнейшее свидетельство — как будто нужно еще одно — того, что у человечества нет абсолютно никакого долга, обязательств быть честными и справедливыми.