В определенный момент, осознав, что действительно не просто испытывает муки, но взаправду физически умирает, он принял это, и уже было всё равно, где это произойдет: в далеком прошлом в мифическом лесу, либо в будущем, в продвинутом футуристическом кафе для путешественников по глубинам своего сознания – всё это не имело никакого значения, поскольку смерть теперь представлялась единственным освобождением для путника. Как только пришло это понимание, путник позволил себе сдаться, после чего мир буквально взорвался, и статичная картинка прошлого и будущего треснула напополам, затем разлетевшись на тысячи кусочков, обнажив совершенно иную реальность, состоящую из переливающихся геометрическими узорами змееобразных паттернов. Осколки действительности, плавясь в полете, в свою очередь, начинали стекаться к светящемуся источнику, которым, казалось, и был сам путешественник, что танцевал в форме поглощающего весь свет черного силуэта в переливающемся, украшенном сверкающими глазами-драгоценностями одеянии, напоминающем взъерошенную шкуру, состоящую из тысяч голов утконосов, одна из которых украшала маску этого неудержимо пляшущего существа, который своими непринужденными движениями создавал все пульсирующие формы вокруг, что устремлялись к его макушке. На ней распускался точно выверенный в геометрических пропорциях и безупречный по своей красоте бутон цветка, из которого уже выростала во весь рост Богиня-Бабочка, чьи крылья можно было интерпретировать еще, как и рога. Эти светоносные передатчики, которые били из ее тела и создавали мир вокруг, возвращаясь обратно, несли информацию обо всем творческом начале, что она выпускала из своего сердца, только для того, чтобы в конце концов исчезнуть, потому даже ее самой не существовало, а была лишь бесконечная фантазия о передуманном ей собственном ребенке, которого она бережно укачивала на руках, и который был и началом, и концом, а также вместилищем всех смыслов, что только могли найтись во всех десятках тысяч созданных Богиней-Матерью реальностей.
Медленно приходя в себя, великий Император до сих пор ощущал себя так, будто бы его убаюкивал целый мир, и при этом он сам в то же самое время являлся всем этим пространством. Это бесконечное чувство блаженства гармоничного единства творения и творимого, просуществовав еще какое-то время, вновь было смещено на второй план системой торможения мозга, которая, уже взяв на себя все функции организма, заставила своего носителя моментально вспомнить о своем существовании, даже несмотря на то, что он сам отсутствовал всего несколько секунд в своей фантазии, которые, тем не менее, казалось, растянулись до самой бесконечности.
Арчибальд теперь наблюдал за тем, как уже он сам укачивает теперь на своих руках свое собственное дитя, которое он обязан был защитить во что бы то ни стало, и создать для него тот самый мир, что ему, как родителю, не было бы стыдно подарить своему чаду.
Он знал наверняка, что нужно делать. Война неизбежна, и несмотря на то, что весь мир объявит его агрессором, он понимал на самом деле, что всё это произойдет лишь из-за примитивности тех трусов, что называли себя избранными и прятались за масками королей от собственных народов, от собственных жен и мужей, от самих себя, пряча свое сердце в бесконечном маскараде своих встреч и пытаясь сделать вид, что они настоящие правители океанов. Всё это было ложью от начала и до конца. Арчибальд знал не понаслышке, что значит стоять во главе страны, как знал и то, что, несмотря на всю пошлость этой фразы, – это действительно было божественное провидение. Не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы определить по делам человека, является ли он притворщиком, который занимает не свое место или представляет из себя настоящего проводника самой судьбы.
Арчибальд на самом деле даже не задумывался над этим, он лишь делал то, чему не мог противиться, и в данном случае, несмотря на то, что легче всего было обезопасить как себя, так и, возможно, свой народ, на краткий миг его власти, пойдя на уступки нечистоплотных правителей, он, тем не менее, отчетливо видел катастрофичность последствий для всего мира, а потому никак не мог согласиться с навязываемой ему политикой Львов и их прихлебателей, которых он когда-то считал своим союзниками и братьями по борьбе против мировой тирании Императора Стивена. Нет, то, что они замышляли, перемешало бы в нескончаемых кровопролитиях совершенно разные цивилизации, чтобы еще дальше удерживать целые народы и этносы в состоянии скота. Одна лишь только мысль об этом была унизительна для Арчибальда, не просто как для правителя, но и как для Человека.
– Всё должно происходить сообразно своей природе, а они хотят нарушить этот цикл, причем так грубо и неразумно, с миллионами жертв в будущем! Нет, не бывать этому!
– Господин Император… – аккуратно войдя в его кабинет, обратился личный адъютант, – каковы будут приказания?