Если поэзия танка
была объявлена национальной святыней, вместилищем «души Японии» и принята при императорском дворе, то поэзия хайку стала рассматриваться как важнейший инструмент национальной самоидентификации, как символ японского креативного разума. В 1873 году Министерство по делам религиозных учений возложило на четверых мастеров хайку почетную обязанность: выработать идеологические установки для обоснования роли поэзии хайку в правительственных реформах. По их рекомендации император Мэйдзи издал указ об официальном причислении Басё к лику божеств, что лишь упрочило распространившийся в народе культ Старца. Были открыты храмы, посвященные «божеству летящих звуков» Басё, который, помимо прочего, объявлялся носителем всех основных конфуцианских добродетелей и примерным гражданином. Сформировалась также синкретическая буддистско-синтоистская секта Старого пруда (фуруикэ кёкай), в которой поклонение Старцу сочеталось с сакрализацией его поэзии.Вся эта идеологическая деятельность, направленная на укрепление «почвеннических» тенденций в культуре, в конечном счете сыграла негативную роль, поскольку культ Басё, как любое консервативное учение, попросту исключал возможность произрастания новых школ и течений хайку
на японской почве.Значительная часть интеллигенции прозападного толка раннего периода Мэйдзи, вносившая в общество элементы европейского просвещения, была настроена к хайку
, как и к танка, весьма скептически, трактуя оба жанра как обветшавшее наследие проклятого феодального прошлого. Способы борьбы с феодальным прошлым уже были апробированы: по правительственному указу были снесены десятки великолепных замков, напоминавших народу о темных временах сёгунской диктатуры. Некоторые предлагали отправить в утиль поэзию хайку, чтобы не мешала народу строить светлое капиталистическое будущее на развалинах старого мира. Танка, избранные самим микадо как оплот национального духа, отправить в утиль было сложнее. Во всяком случае, оппозиция со стороны нарождающейся поэзии новых форм грозила хайку скорым вырождением и гибелью.Как ни парадоксально, укреплению позиций хайку
на их исторической родине способствовал необычайный интерес европейцев, переживавших в конце XIX – начале XX века эпоху японизма, то есть увлечения экзотическими элементами японской культуры, включая, разумеется, хайку. Видя необычайный интерес к этому эндогенному жанру в Европе, особенно во Франции, японские поэты и критики утвердились в мысли о том, что хайку предстоит большое будущее.Конечно, на взгляд западного читателя, даже знакомого с основами классической поэтики, разница между школами хайку
, яростно оспаривавшими приоритет в ту пору, была до смешного ничтожна, а рутинную поэзию современных им пиитов они едва ли могли отличить от шедевров прошлого. На протяжении веков старое служило единственным критерием оценки нового, и авторитет отцов-основателей во главе с Басё перевешивал любые доводы в пользу модернизации жанра. Так могло бы продолжаться еще неограниченно долго, может быть несколько столетий, если бы столкновение с западной цивилизацией не поставило перед поэтами хайку, как и перед всеми деятелями культуры периода Мэйдзи, совсем иные задачи.СИКИ: ПОЭТИКА «ОТРАЖЕНИЯ НАТУРЫ»
Провозвестником новой эры в поэзии и трубадуром наступающего Серебряного века суждено было стать гениальному поэту и литературоведу Масаока Сики (1867–1902). За неполные тридцать пять лет жизни, из которых лишь десять были посвящены серьезному самостоятельному творчеству, Сики успел осуществить подлинный переворот в поэтике хайку
, а затем и танка, заставив мастеров традиционных жанров отбросить обременительные узы средневекового канона, а созданная Сики поэтическая школа «Хототогису» («Кукушка») и поныне сохраняет ведущую роль в мире семнадцатисложных трехстиший. Некоторые японские филологи начала века сравнивали Сики по масштабу влияния на литературный процесс с самим Басё. Все прочие довольствовались тем, что проводили прямую линию к Сики от Басё через Бусона и Кобаяси Исса, соизмеряя с этой незаурядной личностью все достижения лирики хайку в Новое и Новейшее время.Главная заслуга Сики состоит в стремлении избавить поэзию традиционных жанров от косности, начетничества, векового консерватизма, от гнета окаменевших канонических ограничений. Выступая в роли «посредника» между литературой Средневековья и Нового времени, он открыл перед поэзией хайку
перспективу перехода к реалистическому изображению действительности. При этом Сики стремился подытожить мироощущение художника новой, переходной эпохи. Он, в частности, сформулировал учение о двух типах красоты: восточном, пассивном, присущем китайской классической лирике, поэзии Басё и в целом всему жанру хайку, – и западном, активном, присущем всему европейскому искусству, а также нарождающемуся современному искусству Японии.