Мир в XIX веке

В восприятии революционерами и создателями молодых государств составных частей испаноамериканских обществ сталкивались различные взгляды — от прославления испано-индейского синтеза до отрицания пиренейского и местного наследия и стремления копировать опыт европейских государств и США.

Выходец из образованной обеспеченной семьи, мексиканский монах-доминиканец и революционер Сервандо Тереса де Мьер (1765–1827) восхищался республиканским опытом Соединенных Штатов и ненавидел испанскую монархию, но не своих испанских предков:

«Все эти уступки [передача Флориды Соединенным Штатам по договору Адамса-Ониса 1819 г.] наносят нам урон, не только в силу прав наших матерей, кои все были индеанками, но также и договоров наших отцов-конкистадоров (которые завоевали страну на свой страх и риск) с королями Испании, которые, как утверждают “Законы Индий”, ни на каком основании никогда не могут отчуждать самую малую часть Америки; и ежели они таковое совершат, то сей дар будет сочтен ничтожным. (…)

Америка наша, потому что ее завоевали наши отцы, таким образом получившие на нее право; потому что она принадлежала нашим матерям и потому что мы в ней родились. Это естественное право народов в своих краях. Бог отделил нас от Европы безграничным морем, и интересы наши различны. Испания никогда не имела здесь никакого права». — [Teresa de Mier J.S.] Memoria politico-instructiva, enviada desde Filadelfia en agosto de 1821, a los gefes independientes del Anahuac, llamado por los espanoles Nueva-Espana. Philadelphia, 1821. P. 13–14, 104–105.

Аргентинский писатель и политик Доминго Фаустино Сармьенто (1811–1898) критически оценивал как испанское, так и индейское наследие:

«Южной Америке в целом, и Аргентинской Республике в особенности, недостает своего Токвиля, вооруженного, подобно путешественнику-естествоиспытателю, барометрами, октантами и компасами и оснащенного знанием социальных теорий. (…) Тогда, наконец, объяснилась бы тайна упорной борьбы, раздирающей на части Республику, тогда можно было бы обнаружить отдельные элементы, составляющие неодолимые противоречия, которые сталкиваются в этой борьбе; было бы отдано должное и характеру земли, и обычаям, которые она порождает, и испанским традициям и национальному сознанию, озлобленному, плебейскому, каким его сделала Инквизиция и испанский абсолютизм, а также влиянию противоборствующих идей, которые потрясли всю общественную жизнь: варварству индейцев, с одной стороны, европейской цивилизации, с другой, наконец, демократии, освященной революцией 1810 г., и равенству, идея которого проникла глубоко, вплоть до самых низших слоев общества. Такое исследование (…) открыло бы пораженной Европе неведомый мир, политическая жизнь которого определяется жестокой, не на жизнь, а на смерть, схваткой между последними достижениями человеческого духа и наследием дикости, между многолюдными городами и сумрачными лесами. Тогда приоткрылась бы немного суть метаний Испании, этой отсталой части Европы, раскинувшейся между Средиземным морем и Океаном, живущей между Средними веками и XIX веком, соединенной с просвещенной Европой широким перешейком и отделенной от варварской Африки узким проливом; Испании, которая балансирует между двумя противоборствующими силами, то склоняясь в сторону свободных народов, то в сторону живущих под властью тирании, Испании то безбожной, то фанатичной, то конституционной, то тонущей в разврате деспотизма, то проклинающей сброшенные оковы, то, воздев руки, взывающей о возвращении ига — таков, видимо, характер и способ ее бытия. Что ж! Разве нельзя разрешить вопросы европейской Испании путем тщательного изучения Американской Испании, подобно тому, как по воспитанию и привычкам детей изучаются идеи и мораль их отцов?» (Сармъенто Д.Ф. Цивилизация и варварство. Жизнеописание Хуана Факундо Кироги, а также физический нрав, обычаи и нравы Аргентинской республики [1845] / Изд. подгот. В.Б. Земсков, Н.С. Попрыкина. М., 1988. С. 8–9).