Мир в XX веке

Главной мишенью для критики стало предисловие к книге Стефана Курту а, в котором известный французский историк утверждал, что господство “коммунизма” в ряде стран привело к значительно большим жертвам, чем террористическая диктатура нацизма. Этот арифметический аргумент, развиваемый часто весьма некорректно, вызвал возражения большинства историков, которые призывали к более глубокому анализу социальных, исторических и экономических основ тоталитарных режимов.

Результатом этой критики стало издание в 2000 г. в той же Франции новой книги — “Коммунизмы XX века”, которая может справедливо рассматриваться как ответ группы историков “левого” направления против позиции Куртуа и его сторонников.

Не освещая подробно аргументы различных сторон, отметим лишь, что обе вышедшие книги явились как бы приглашением к широкой дискуссии по вопросу о роли коммунизма в истории XX столетия и о сущности и особенностях тоталитаризма. Как известно, в мировой историографии и политологии существуют и скептические оценки относительно корректности самого понятия “тоталитаризма” и его толкования.

Автор статьи в данной книге молодой исследователь В. Дамье предлагает свое понимание проблемы. По его мнению, черты тоталитаризма принадлежат каждому государству и этатической системе, в том числе и либерально-демократическим режимам. Наверняка эта трактовка вызовет споры и сомнения, но безусловно и то, что она стимулирует дискуссию по этой непростой и противоречивой проблеме истории XX в.

В какой-то мере другая статья сборника, написанная известным историком Я. Драбкиным и касающаяся темы революций и реформ, является продолжением дискуссии о проблемах демократии и тоталитаризма, о революциях и реформах.

В своей полемической статье автор предпринимает попытку осмыслить сущность и последствия марксистской схемы общественного переустройства в контексте соотношения социальных революций и реформ. Особый интерес этой статьи состоит в том, что она написана исследователем, который в течение десятков лет занимался изучением этой модели развития. Он и сегодня высказывает мысль о значении “марксового общественного проекта”, о его “про” и “контра” и причинах неудачи. По мнению автора, мир будет продолжать нуждаться в “социалистической модели в измененном, трансформированном и синтезированном виде”.

Другая ключевая проблема XX столетия, касается проблем войны и мира. Пожалуй ни одно предшествующее столетие не имело таких разрушительных и тотальных столкновений, какими были первая и вторая мировые войны. И дело не только в миллионах жертв и разрушениях, а и в их последствиях для хода мировой истории.

В последние годы историками сделано очень многое в исследовании причин и результатов первой мировой войны. Особенное значение имеет сегодня органическая взаимосвязь войны и русской революции, та самая взаимосвязь, которую в течение многих десятилетий ставили под сомнение представители советской историографии.

В изданных недавно фундаментальных трудах в России и в других странах многие проблемы истории первой мировой войны поставлены по-новому. В научный оборот уже введены сотни новых документов и архивных материалов.

Статья проф. А. Уткина в какой-то мере представляет читателю некоторые из тех новых вопросов, которые ныне обсуждаются в отечественной и мировой историографии.

Значительно большую сложность вызывает история второй мировой войны, особенно ее начального этапа. В современной мировой и в большей степени в отечественной историографии идут острые дискуссии о советской политике в 1939–1941 гг. Споры и противоречия часто ведутся с большим ожесточением, чем этого требуют обычные научные расхождения.

И этому есть объяснения. Во-первых, события 1939–1940 гг. стали неким символом континуитета или разрыва с прошлым, они превратились в некую мифологию, вокруг которой сталкиваются понимание патриотизма и интернационализма, проблемы преемственности во внешней политике. Во-вторых, “жару” и “страстей” добавляют книги Суворова, тиражируемые в миллионах экземплярах и вызывающие отторжение в российской науке и общественном мнении. В-третьих, к упомянутым проблемам следует добавить современную позицию наших коллег в странах Балтии и в Польше. Острые дискуссии вокруг русскоязычного населения в странах Балтии и жесткие требования определенных кругов в этих государствах к российским ученым и властям признать факты советской оккупации, причем не только применительно к 1939–1941 гг., но и ко времени вплоть до 1990 г., — все это усиливает противостояние между историками, в том числе и в России. И наконец, в-четвертых, следует констатировать, что, к сожалению, иногда возвращается прежнее идеологическое ожесточение и нетерпимость к иным взглядам и убеждениям.