Мир в XX веке

Но теперь, когда прекратились и утихли страшные политические бури, возможно, чтобы немедленно и в том же году на мирной Св. Горе был созван этот Собор, но возможно это и в Иерусалиме, и гораздо меньше — в Москве.

По всем этим причинам, Блаженнейший брат о Господе, мы полагаем, что в настоящее время у нас нет доводов в пользу созвания Всецерковного Собора именно в Москве”[212].

Неудача не сломила кремлевских стратегов. Несговорчивого владыку Христофора и иерусалимского собрата его желали видеть в Москве несмотря ни на что. Спешно развернулся ремонт храмов для передачи их в подворья Иерусалимскому и Александрийскому патриархам (согласие на это Карпов получил лично от Сталина еще в марте 1945 г.). Но и это не помогло. В телеграмме от 3 июля 1947 года Иерусалимский патриарх Тимофей писал: “Мы не готовы к участию в предположенном Совещании”[213]. Не обошлось и без конфузов. Архиепископ Кипрский Леонтий решил, что его приглашают на Всеправославный Собор, и в своем ответе был достаточно резок: “Мы получили письмо Вашего Блаженства от 8 апреля 1947 года, и мы, согласно каноническому положению, сообщаем, что, к сожалению, не принимаем приглашения на Всеправославный Собор, каковое полномочие имеет одна лишь Вселенская Патриархия Константинопольская как первая православная на нашем Востоке церковь. 29 июня 1947 г. Архиепископ Кипрский Леонтий”

[214].

Первому Председателю Отдела внешних церковных сношений (образованного в апреле 1946 г.) митрополиту Николаю (Ярушевичу) пришлось в ответной телеграмме дополнительно разъяснять: «имею честь сообщить Вашему Блаженству, что Вы, очевидно, впали в ошибку, т. к. наша Патриархия приглашает Предстоятелей Православных Церквей не на “Всеправославный Собор”, но для Совещания по вопросам, одинаково важным для всей Православной Церкви. Мы основываемся на том, что этим мы выполняем желание, высказанное Патриархами и их представителями на Московском Соборе 1945 г. и подтвержденное и в 1945 и в 1946 годах”[215].

Так же, как и Патриарх Алексий, Владыка Николай всеми силами старался изменить ситуацию. А архиепископ Леонтий говорил то, что думал: “Получили Вашу телеграмму. Благодарим за данные дополнительные разъяснения. Повторяем, не можем принять приглашение по причинам, указанным в предшествующей нашей телеграмме”[216].

Русские архиереи хорошо понимали причину отказа, но не имели возможности сказать православному миру о подлинном характере “нового” курса и нового церковно-государственного “симбиоза”.

И только позиция славянских Церквей в странах народной демократии соответствовала московским задачам:

Секретно

Телеграмма

Из Будапешта 24 апреля 1947 года

в 21 час 20 мин.

МИД СССР тов. Власову В.П.

На телефонограмму № 902/бс от 15 апреля 1947 г.

Телеграмму Патриарха Алексия протоиерею Варну вручил. Прошу передать его ответ Патриарху:

“С благодарностью сообщаю о получении телеграмм и письма. Покорно прошу Ваше Святейшество через Советское Посольство в Будапеште сообщить время принятия Вами Венгерской Православной Делегации. Целую десницу. Д-р Варну, протоиерей”.

Советник Миссии СССР в Венгрии

Тишков[217].

Но их присутствие без Восточных церквей Кремлю было не нужно.

Невозможность созыва Вселенского предсоборного совещания осенью 1947 г. вынуждала государство искать другие пути для сбора всех Предстоятелей церкви в Москве.

В 1948 г. исполнялось 500 лет автокефалии Русской Православной церкви. Торжественное празднование этого события и должно было стать тем мероприятием, от которого Восточные патриархи уклониться бы не смогли. А при их присутствии уже можно было говорить о первостепенном значении Русской Православной церкви в союзе Православных церквей. Совещание Глав и представителей поместных Православных церквей, на котором, по государственному замыслу, и должны были утвердиться нужные внешнеполитические документы, было приурочено к празднествам.

За подготовкой в Москве внимательно следило и руководство римско-католической церкви, и Всемирного Совета Церквей (центра экуменического движения), опасаясь влияния СССР на Балканах.