Мир всем

В школе мы с девчонками тоже мирились таким способом. Я улыбнулась, вспомнив, как, зарёванная и сердитая, тянула руку к лучшей подружке, чтобы помириться после ссоры из- за разорванной промокашки. Наверное, со стороны мы смотрелись так же, как Саша с Данилой — разгорячённые и пристыженные. Чтобы вспомнить, что тогда сказала нам учительница, пришлось напрячь память. Кажется: «Помириться всегда труднее, чем поссориться, и первым мирится самый умный и смелый».

Мы с подружкой обе захотели стать умными и смелыми, поэтому ринулись друг у другу с такой скоростью, что едва не свалились и не расшибли лбы.

Первым уроком по расписанию шла арифметика. Я похвалила за старание Колю Леонидова. С тех пор, как вернулся с фронта его отец, у нас с Колей стали складываться идеальные отношения. Серёжа Колокольцев решал примеры, высунув от усердия кончик языка. Новенькие ботинки на его ногах сверкали чистотой. Я случайно подсмотрела, как он перед школой вытирал обувь клочком газеты. Недавно он похвастал, что сестрёнка пошла в детский садик, а маме на работе выписали премию.

Несмотря на дополнительные занятия, математика давалась Серёже туго, зато он мог запомнить с одного раза любое стихотворение и очень любил рисовать. Юркий, как уж, Боря Островский постоянно отвлекался. Вытягивая шею, он с тоской смотрел в окно, явно в мечтах вырваться из класса и вволю погонять мяч или, на худой конец, попинать консервную банку. Мне тоже не терпелось дождаться конца уроков, чтобы побежать домой, к Лене, узнать, не принесли ли телеграмму, да и весна выманивала на улицу, растекаясь по мостовой весёлыми искристыми лужами.

Но по закону подлости директор школы сразу после уроков собрала учителей на совещание — ознакомить с планами на лето, а затем попросила меня остаться и подписать кучу похвальных листов для отличников и хорошистов.

Взмыленная и взволнованная, я подбежала к дому вместе с первой сменой рабочих Ижорского завода. Мне нравилось видеть, как толпа рабочих идёт по улице; нравилось слышать, как люди перебрасываются шуточками и смеются; нравилось видеть усталые, но довольные лица; нравилось вливаться в общий поток и идти рядом, плечом к плечу, чувствуя свою сопричастность к сути этого города-работяги, ставшего для меня родным.

Ещё издалека я увидела около нашего барака несколько соседей, сгрудившихся в полукруг. Стало ясно, что у нас что-то случилось, и моё сердце тревожно ёкнуло. Лена? Напролом через грязь я бросилась вперёд.

— Что случилось?! Пропустите! Где Лена?

* * *

Лена стояла на пороге дома и крепко обнимала невысокого худощавого мужчину с крупным носом и оттопыренными ушами. Он гладил её по голове и негромко повторял:

— Леночка, почему ты плачешь? Ну я же приехал! Навсегда приехал! Теперь только вместе!

— Счастье-то какое! — всхлипнула соседка Люда с тазом белья в руках. — Сколько раз мужики возвращаются с войны, столько раз и плачу.

— Ой, не говори, подруга, — подхватила Катя из седьмой комнаты, — прямо словно заново мужа встречаю. Мой-то ещё осенью вернулся. — Она посмотрела на собравшихся и прикрикнула: — Что стоите, рты пораскрывали? Мужики, тащите столы! Девки, что есть в печи, всё на стол мечи, праздновать будем!

— Ура! Складчина! — загомонили ребятишки, что крутились вокруг взрослых. — Здоровско! Дядя Федя на гармони поиграет.

Гармонист Фёдор вернулся с фронта слепым и часто, сидя вечерами под окнами, изливал в песнях свою тоску по прежней жизни.

— Да что гармонь! — подбоченилась жена мастера Карякина — дородная Анна Максимовна. — У нас патефон есть! И пластиночки имеются! — Ловким жестом она поймала своего сына. — Поди возьми в буфете деньги, сгоняй в магазин на Коммуну, купи ребятишкам пару бутылок ситро. Да смотри мне! Только ситро! Я проверю.

— Лена! Степан! — Я широко шагнула к ним. — Как же так? Мы ждали телеграмму…

— …А приехал я, — договорил за меня Степан.

Одной рукой он прижимал Лену к себе, и её лицо лучилось от счастья.

— Так быстро? Вы же из Архангельска?

Улыбка мгновенно преобразила его черты, сделав их привлекательными. У него были серо-голубые глаза, внутри которых плавились частички золотых искр, и красивый бархатный баритон. Он пожал плечами:

— Пришлось тряхнуть армейскими связями, благо в Архангельске есть военный аэродром и прекрасные пилоты.

— Понимаю!

Он протянул мне руку:

— Значит, вы и есть та самая Антонина, с которой Леночка ходила на почту? Кажется, она упоминала ещё Марка, верно?

— Верно, но он работает, он врач. — Чувствуя жар на щеках, я стала многословно объяснять про Марка, но поняла, что меня не слушают. — Лен, — я потеребила её за рукав, — идите в комнату, поговорите, отдохните, а я пока помогу накрывать. Позову вас, когда будет всё готово.

Лена с благодарностью кивнула. Они со Степаном шли, не отрываясь друг от друга, как дети, которые боятся потеряться в толпе.

«Господи, благослови», — подумала я, глядя им вслед. Слёзы сами текли по моим щекам. Я вскользь подумала, что начала часто плакать, как до войны. Наверное, война на пять лет заморозила мои слёзы, а теперь они понемногу оттаивают и вытекают.