Миракль рядового дня

Вечером мужчины собрались на совет в томасовом доме. Был он и ниже, и теснее, но в светлой горнице большой хаты лежали на сдвинутых лавках порубленные дед Матфей и правнучка его Николь, а в темной хрипел и булькал просаженной грудью младший петеров сын - Андрон. Напуганных детей загнали в комнатенку наверху, наказав сидеть тихо. Внизу оставались лишь Ксюша, прижавшаяся к оцепеневшей матери, да Матюшка, безмятежно досапывающий в скрипучей люльке последние несиротские часы. Катерина, увидав раненного мужа обмерла, да так и сидела бесчувственная, лишь застонала один раз, словно это у нее Рада тащила из груди короткую неоперенную стрелу. Рада, которой злая судьба оставила единственную возможность: стать травницей и ведьмой, суетилась вокруг умирающего кузена, кривобокая тень птицей металась по стенам.

Остальные женщины были в светлице: Ханна и петерова Марта обряжали деда, Ева сдавленно выла над дочкой.

Пятеро мужчин сидели в темной комнате вокруг стола, на котором громоздилась нетронутая корчага с пивом. Тяжелый шел разговор, медленный, и не нужен ему был ни свет, ни пиво. Младшие: Атанас, Марк и Савел молчали, спорили Петер и Томас, оставшиеся после гибели отца ответчиками за свои семьи - за детей, невесток, внуков. Не было в доме одного Кристиана, уже два дня как угнавшего скот за топкое болото на Буреломье. Кристиан, впрочем, как неженатый, права голоса на совете еще не имел.

- Куда пойдем? - говорил Петер. - Животы без нас пограбят, дома пожгут. Хлеб посеян - как обходиться будешь? Сенокос идет, сейчас на болоте проспасаешься, чем зимой скотину кормить?

- Сена на Буреломье накосим, - отвечал Томас, запустив пятерню в неровно, пятнами поседевшую бороду.

- Осоки, что ли?

- Хоть бы и осоки. Здесь нам все одно не жить. Думаешь, граф простит за солдат?

- Не было солдат! - возвысил голос Петер. - Не видел их никто. А копья их в речке потопи, от греха подальше.

- Что с копьями делать, я знаю, - отрезал Томас. - Ты смотри, солдаты новые набегут, так в другой раз косами не отмашешься.

- Найдут оружие - головы не сносишь.

- На Буреломье уйду. Землянку выроем, хлеб ночами уберем.

- Легко тебе с одними парнями. А у меня полон двор девок. К тому же, сейчас бежать - все одно, что на весь свет кричать: "Виноватый я!". А уж в чем тебя завиноватить, люди отыщут. Отец велел на земле сидеть, никуда не двигаться. Мы на этой земле были, когда немцами тут и не пахло. Попробуй ее из рук выпустить - потом не вернешь. Имя можно сменить, веру сменить, но землю - нельзя. Турки придут - я тюрбан надену, магометом стану, а землю не отдам. На том стою и стоять буду тверже камня.

- Головы не станет - не на что тюрбан будет надевать. Священник обещал, кто нежитью не прельстится, тот пусть живет спокойно. Посмотрели мы на его покой... Больше я ему не верю! И графу - не верю! Живы будем землю вернем. А сейчас мы у графа как вошь под ногтем - раз уж послал войско, то придавит не думая. Скажи, куда ты тут денешься, если вдруг беда? В подполе не отсидишься, там ты как в ловушке.

- У отца, - медленно сказал Петер, - из подпола лаз прорыт - в овраг. Давно уж, ты маленький был, не помнишь.

- Так он, небось, обвалился...

- Поправим.

- И все-таки, надо уходить. Отстроимся на Буреломье, на будущий год можно и делянку расчистить. Скот сбережем и сами целы будем. Ты как хочешь, а я своих отсылаю завтра. А то Кристиан с Теодором одни долго не вытерпят. А на работу будем выходить.

- Ты, Томас, всегда был упрямцем.

- Да и ты не мягок.

- Хоть бы отца сначала похоронил, а то бежишь, срамно глядеть.

Томас повернулся к светцу, застучал кресалом. Потом сказал:

- Похороним. Схожу с утра в монастырь, позову отца Иоганна, он лишнего любопытствовать не будет. А ты, Савел, - Томас повернулся к сыну, - собирай своих, забирай Раду и отправляйтесь на болото. Землянку копайте по-зимнему, бог знает, сколько там сидеть придется. С собой волов угонишь и жеребую кобылу. А конь здесь на сенокосе нужнее.

- Куда волов угонишь?.. - ощерился Петер. - Ты, Томас, что-то много себе власти забирать стал!..

Спор готов был вспыхнуть вновь, но в этот момент отворилась дверь и на пороге появился Кристиан, пришедший узнать, долго ли еще ему маять скот и племянника в лесной глуши.

Без малого сто лет назад воины христовы, отняв этот край у племен частью языческих, а частью отравленных учением схизматиков, заложили город и крепость. Знатные рыцари, скинув плащ с крестом, начали строить замки, а истинные монахи воздвигли монастырь. Тогда же выстроили и резиденцию архиепископа. Мудрый предшественник Феодосия предусмотрительно выбрал место для дворца в стороне и от города, и от монастыря. Архипастырь понимал, что в городе верх рано или поздно возьмут купцы, склонные мамоны ради изгонять неугодных им духовных наставников. А с монахами белое духовенство дружило непримиримо и яростно, так что попадать в зависимость от настоятеля, келаря и последнего ключаря не хотелось.