Мираж

— Я в этом нисколько не сомневаюсь и на вашу свободу не покушаюсь. Я радуюсь за американских журналистов — вместе с вами, разумеется. Извините, но мне придется быть грубым: а что, письмо вашей сестры точно так же напечатают, как и дневник Дженретт? Или, может, его уже напечатали?

— Джудит… Она заблуждалась. — Чип с трудом выискивал самые нейтральные слова, чтобы не осквернять память сестры.

— Она была права, мистер Чип. — В голосе генерала послышались нотки человека, привыкшего к тому, что он — истина в последней инстанции. — Только я не вижу ничего зазорного в ее письме. Работали на ЦРУ? Так надо. Так было нужно и будет нужно. А вы сами работаете в УМС? И только в УМС? Ну, смелее, смелее, какая-то Рита Дженретт не побоялась раздеться перед объективом. Скажите: «Да, я работаю исключительно в УМС», — и я отпущу вам все грехи. Но не поверю.

— Я сегодня не исповедуюсь, да и вы не прихватили епитрахиль, — хрипло произнес Чип. — Извините, я устал.

Ему опять повезло, потому что пилот крикнул: «Начинаем снижаться!»

— У меня есть повод удалиться, но прежде чем уйти, хочу сообщить: за час до нашего отлета из Исламабада в том же аэропорту взяли Клегга. Он вез оружие — вы его знаете? Ну наверняка слышали о нем. Его, понятно, отпустят, это глупость нашей таможни. Но кто ее навел? Вот ведь вопрос. Случаем, не в курсе? — Не дожидаясь ответа, генерал ушел в кабину, оставив Чипа прильнувшим к иллюминатору.

«Токио. — Чип расстегнул верхнюю пуговицу рубашки и ослабил узел галстука. — Токио. И потом Сан-Франциско».

ИЗ ТЕЛЕГРАММЫ резидентуры в Японии, полученной и расшифрованной в Лэнгли через час после приземления «Чессны»:

«Субъект сломался. Сержант загнал его в угол. Предстоящие поступки непредсказуемы, но первая встреча состоится с Лохматым. Вылетает в Сан-Франциско сегодня».

Из телеграммы штаб-квартиры ЦРУ резиденту в Исламабаде (расшифрована через два часа после приземления «Чессны»):

«Благодарю за оперативность непредвиденных обстоятельств. Исполнение прекрасное. Сержанта поощрить».

ВИРДЖИЛ ЧИП стоял перед дверью, на которой была прибита скромная по размерам табличка: «Кевин Дж. Розендейл, журналист». Прошла минута после его звонка, прежде чем Чип услышал, как кто-то подошел к двери. Дверь открылась, и на пороге показался лысый мужчина лет тридцати, с круглыми очками на кругленьком лице. На нем была помятая ковбойка сиреневого цвета и, без единого пятнышка, белые джинсы. На ногах — шлепанцы.

— Меня зовут Вирджил Чип, здравствуйте. Вы — Кевин Розендейл?

Хозяин квартиры шмыгнул носом:

— Да-да, заходите… Кевин — это я, мистер…

— Нет, Вирджил.

— Вирджил, я ждал, что ты придешь, даже звонил тебе в Вашингтон. Там сказали, что ты в командировке.

— Меня отозвали, Кевин. Я хотел поговорить.

— Вирджил, проходи, проходи. Сюда, здесь мой кабинет.

Кабинет Розендейла оказался большой комнатой о пропорционально большим столом, заваленным бумагами. Еще одним украшением был шкаф с торчавшими из него папками. Остальная мебель состояла из стула и двух кресел.

— Как всегда, бедлам, Вирджил. Извини, пожалуйста. Ты знаешь, что такое бедлам? В пятнадцатом веке в Лондоне был приют для лунатиков, названный именем Святой Марии Бетлихемской. Бетлихем стал «бедламом»… Я чту традиции наших прародителей. — Розендейл тараторил, подтаскивая стул к креслу, где уселся Чип, и поставил на стул пепельницу. — Бедлам…

Чип молчал.

— Я знаю, что ты хочешь спросить, Вирджил. Все, что я могу, я расскажу.

Чип отрицательно покачал головой:

— Нет, я спрошу тебя о другом. Я ведь уже похоронил сестру, и мне не нужны святочные истории о том, какой хорошей она была при жизни. Это я знаю лучше тебя, поверь.

— Тогда я не…

— Объясню. Мне вручили письмо Джудит, написанное за несколько часов до смерти, причем она пишет, что ее, вероятно, убьют.

— О боже!

— Она написала, что, работая у тебя, познакомилась с несколькими журналистами, которые трудятся на ЦРУ. Не со слепыми щенятами, а с теми, кто не сегодня-завтра начнет кусаться. Это правда?

— Вирджил, это правда. Поверь, мне грустно, что я называю их своими коллегами. ЦРУ обеспечивает им карьеру, она заранее запрограммирована, разве что не вложена в компьютер. Студент — начинающий журналист — звезда первой величины. Ты ведь знаешь. Однако какой позор! Все, что происходит в журналистике, определяют не способности человека, а его желание или нежелание сотрудничать с ЦРУ. Чего говорить! В прошлом году в Лэнгли практически во всеуслышание уведомили: они будут приглашать на брифинги журналистов из тех, кто едет на работу за рубеж и готов потом «отдать долг»…