— Запрашиваю. Единственное число. К кострам еретиков и прочих инакомыслящих, а также к специфическим методам добывания из них истины мало кто из нас, новых, причастен.
— В смысле — уж точно не ты, — Мариньи слегка морщится: сегодня подагра донимает как никогда.
— Естественно. Во времена королевы-мученицы Марии-Тоньи и первого верховного короля Ортоса меня не было на свете. Я всего-навсего на семь лет старше его внука Кьяртана, как, без сомнения, ведомо высокому сьёру.
— Насмешничаешь.
— Не совсем. Династические колена в Вертдоме сменяются куда как быстро, — холёная рука с отполированными до блеска ногтями придвигает к себе перелистанные и отброшенные в сторону бумаги и ловко выравнивает стопу на полированной поверхности.
— Как и оборонительно-наступательные союзы клириков. Чёрного кобеля не отмоешь добела, так вроде говорят рутенцы?
— Не отмоешь, так перерядить можно. Из тьмы в свет, — лёгкая усмешка трогает юные уста.
— С тобой спорить — нужно иметь семь пядей во лбу, — недовольно замечает Мариньи.
— И неплохое чувство юмора, — тотчас отзывается клирик.
— Ладно, рискнём. С условием: первое — стараться путешествовать в полном одиночестве. Как у тебя с бродяжьими талантами?
— В быту неприхотлив. Сплю под любым кустом, ем что выливают в колоду. Неплохой всадник и скороход. При нужде умею оседлать и новомодный сайкл.
— Они же все хозяйские, как псы.
Собеседник Мариньи выразительно пожал плечами:
— Умею договариваться с живым.
— Второе. Раз ты так лёгок на ногу, время от времени хоть отмечайся в столице, чтобы не числиться в пропащих. Быть может, мы поручим тебе кое-что необременительное.
— Выглядит многообещающе. Примерно раз в две декады здешних жандармов устроит?
— Третье, — холодно кивнув, продолжил Мариньи. — Без настоятельной необходимости — не прикасаться и даже отнюдь не приближаться к противному полу, буде встретишь по дороге.
— Мы даём категорический обет по поводу женщин и девиц.
— Кажется, тебя стоило бы связать покрепче. Я имею в виду — обречь на строгий затвор. Что говорить! Во времена моей молодости таких, как ты, не постригали. И тем более не объявляли эмиссарами с неограниченной властью.
— Ограниченной, увы, — и даже весьма тесными рамками. Что до остального… Вы же сами, высокий сьёр, установили причину такого неортодоксального выбора. Тотальный разгром, заставивший моих братьев принять в руки недостойное орудие.
— О, меня буквально тронули сии слова. Что же — дерзай. И да будет тебе дальняя дорога широкой скатертью!
— Самобранкой, — тихонько отвечает езуитский эмиссар, скатывая бумаги в тугую трубку и пряча за отворот белой парусиновой блузы.
Авантюра вторая
Высококлассная дорога по-прежнему пылила и петляла, вилась вокруг обнажённых холмов. Леса, рощи и перелески сменялись курганами, на ином возвышался суровый Т-образный крест, иногда распятие было четырехконечным и почти привычным для глаз рутенца, но всё чаще на нем крепилось нечто вроде морской звезды, рыже-желтой или красновато-бурой, со слегка загнутыми кончиками. Задувал ветер с крепким солоноватым привкусом, когда делали привал — звенел в растяжках тента, будто в снастях. Поверх траура пришлось накинуть мантель, пелерину из собольего меха, отделанную по горловине стеклярусом. Ничего попроще не нашлось, ворчала в душе Галина. Орихалхо перестал снимать обувь — грунт становился всё каменистей — и куда-то запрятал меч и лук. Всё прочее осталось, включая непомерные ожерелья. Как насилу догадалась девушка, они тоже на худой конец могли послужить делу убийства. Бусины с острыми краями были нанизаны на прочнейшую леску, которую казалось невозможным порвать ни её, ни, скорее всего, мужскими руками. Удавка или путы.
— Я привыкла, что самые лучшие дороги — прямые, — недоумевала на остановках Галина, поедая очередную унылую стряпню. — Хорихалк. хо, Орри, ведь на такой, как наша, хорошую скорость не разовьёшь.
— Зато она вечная, — объяснял он. — Идёт, куда желает сама земля.
— Земля ведь неразумна. Или здесь поверье такое?
— Скорее присловье: «Ничто не случается против воли той, что внизу, и того, что вверху». Почва сложена изо всяких пород: слоистых и сыпучих, твёрдых и мягких. Когда много людей шествует по земле, они выбирают устойчивость. Где песок не течёт, глина не раскисает, камень не крошится в пыль. Так рождается древний путь. Он не выветривается, его мало заносит снегом, и трава не выбегает на него вперёд путника. Можно укрепить его, но не дело спрямлять.
— Настоящая сказка или притча, как в моей книжке.
— Такие рассказывают сёстры Великой Матери Энунну в Скондии.
— Ты был там?
— У человека нет крыльев, у слова — есть, — ответил Орри уклончиво. Или, напротив, очень прямо — куда прямее самой дороги. В смысле — не дело тебе пытать меня о смыслах да придираться к их точности, моя сэнья. Не такое твоё положение, так что на будущее учти.
Домыслы. Ничего помимо домыслов…
«А придём к морю — что мне в море? И что ему до меня?»