Мириады миров

Все были еще под впечатлением тяжелого чувства, вызванного этой печальной вестью, когда Виржиль распахнул дверь в столовую и, появившись на пороге гостиной, доложил, что подано кушать. Вскоре за дружеской беседой, во время обеденного застолья, трагический образ так печально погибшего Гордона изгладился из мыслей этих людей, некогда лично знавших этого героя. Таков уж свет – и это хорошо, так как иначе жизнь стала бы ужасной, если бы печальные призраки тех, кого мы некогда любили и уважали, постоянно являлись и садились с нами за стол.

В то самое время, когда то, что мы только что описали, происходило в Париже, компания веселых камердинеров и лакеев собралась в одной из особых зал старинной портерной на Керзон-стрит в Лондоне. Героем этого маленького клуба являлся наш старый знакомый Тир-рель Смис, вернувшийся к родному очагу, ступивший теперь на родную почву возлюбленной им Англии и почти столь же известный и прославленный в своем кругу, как моряк Синдбад. Его приятели отнюдь не придерживались того мнения, как господин Керсэн, по отношению к путешествию на Луну; напротив, они никогда не уставали слушать его рассказы и повествования, которые сделались самой излюбленной темой всех шуток и разговоров этого клуба.

– Да полно, ты еще станешь, пожалуй, уверять нас, что на Луне жили люди! – восклицал кто-нибудь из членов почтенного собрания.

– Даю в том мое честное слово! Да, там жили люди, да еще какие! Такие рослые красавцы, что разве только немного пониже колонны Трафальгар-сквера!

– Ну!., ну… приятель… уж и наговорил ты нам всякой дичи!..

– Да нет же! Это так и есть, как я вам говорю!

– Но, в сущности, тебе не очень-то понравилось, как видно, там, на Луне?

– Да, признаюсь, не совсем по вкусу пришлась мне эта Луна! Поверите ли, там нельзя было даже трубочки закурить! Да, ни одной, даю вам слово!.. Нельзя было и погулять спокойно и прилично, как подобает воспитанным и пристойным людям, а приходилось постоянно скакать, как стрекозы или кузнечики, делая скачки и прыжки в двенадцать ярдов и более… Вы можете себе представить, какой вид придает это порядочному, почтенному человеку. Затем, все там идет совершенно другим порядком; все не так, как надо быть, а наоборот. Так, например, приходится плакать горькими слезами, чтобы иметь возможность развести самый жалкий огонек в такую стужу, какой, быть может, не видал ни один бедняга сибирский казак! Мы пили чай, вскипяченный на солнце! Можете себе представить, какой вкус имела эта настойка… А когда настала ночь, – так вот, доложу вам, вышла совсем плохая шутка! Что значат в сравнении с этой ночью наши туманы, продолжающиеся по целым неделям?!.. Полных четырнадцать суток беспросветного мрака, да еще при громадной Луне, только это, конечно, была не Луна, а так, только похожа на нее. Наши ученые называли это светом Земли, но я хотел бы знать, как можно этому верить; точно Земля светится ночью! Что за выдумки! А между тем они так утверждали! Так вот, когда человек испытал все это, то он в конце концов непременно должен будет сказать, что на всем свете нет ничего такого, что было бы лучше доброго стакана эля в Лондоне, в кругу добрых друзей, и что эта глупая Луна не стоит одного квадратного фута земли в веселой, возлюбленной нами Англии! Ура!.. – закончил Тиррель Смис свои разглагольствования. – Ура! За старую Англию!..

Тост его, как и следовало ожидать, не остался без подражателей.

Несколько минут спустя, когда наш приятель Тиррель Смис ушел, увидев, что приближается время идти одевать его господина к обеду, весь маленький клуб на улице Керзон стая печально покачивать головами, глядя ему во след, а немного спустя, после некоторого вдумчивого молчания, один почтенный старый камердинер взял на себя труд резюмировать в двух словах общую мысль относительно веселого, вдохновенного рассказчика всяких небылиц, но предварительно закурил свою трубочку и с наслаждением затянулся из нее.

– Бедняга, у него чердачок опустел! – сказал он, дотрагиваясь указательным пальцем до своего лба.

ЕВГЕНИЙ ЭДУАРДОВИЧ СНО

МЕЖДУПЛАНЕТНОЕ СВИДАНИЕ

I

Родные и знакомые единодушно называли Наталью Львовну гениальной девушкой.

И, действительно, в 20 лет быть профессором астрономии при одном из лучших университетов – это изумительно даже для XXIII-го века, когда успехи женщины в науке и литературе совершенно затмили деятельность мужчин.

Наталья Львовна побила рекорд: она была самым молодым, и самым выдающимся астрономом своего времени. Ея диссертация явилась настоящим откровением. Лекции её собирали многие тысячи слушательниц.

В прекрасно сшитом смокинге и чудесно сидевшем на стройных ножках черном трико, она гордо проходила по университетским коридорам, провожаемая восторженными взглядами и аплодисментами.

Сколько робких мужских сердец попирала её изящно обутая ножка…