Мирное время

Когда Ленька ораторствовал с трибуны, в зал вошли трое неизвестных. Один остановился у самых дверей, другие прошли к столу президиума, пошептались с Васей Корниенко.

Один из вошедших подождал, пока Ленька умолкнет, и, подняв руку, сказал:

- Товарищи, спокойствие! Среди нас находится враг народа, убийца и басмач Хошмамед. Мы его сейчас арестуем!

Зазвенело стекло - лампа у окна упала на пол. Вспыхнул разлившийся керосин. Комсомольцы бросились тушить огонь.

- Держите! - крикнула какая-то девушка. - Он выпрыгнул в окно!

Ближние бросились к окну. Но их остановил голос:

- Спокойно! Пусть прыгает - за окном стоит наш наряд. Весь дом окружен.

И как бы в подтверждение этого, в зал вошел красноармеец с винтовкой и доложил:

- Взяли!

Зал взорвался аплодисментами.

Когда все немного успокоились, из-за стола вышел Кузьма Степанович. Он стал рядом с трибуной и негромко, спокойно заговорил:

- Мы с вами, товарищи, привыкли делить людей на две группы: красную и черную. Те, кто идёт вместе с нами, рядом с нами - это красные. Те, кто против нас - черные. А вот случается, что идет человек с нами, долго идет, другом начинает казаться. Мы даем ему самое дорогое, что есть у нашей молодежи, - комсомольский билет. Мы выдвигаем его на ответственную работу. Он отчитывается перед нами. Мы хвалим его или ругаем, но мы думаем, что он наш, близкий... И вдруг он показывает свои звериные клыки... Мы узнаем, что он втерся, проник в нашу среду по заданию врага, вредил нашему делу, кровью и железом пытался ответить на наше доверие.

Мы жестоко наказаны. Мы не разглядели врага рядом с нами, мы не разгадали его под маской.

Хошмамед скрыл от нас свое родство с проклятой собакой Ибрагим-беком. Он не сказал нам, что вся его родня ушла с Ибрагимом за кордон. Он притворялся бедной сиротой, и мы пригрели его, пожалели. А он оказался кровожадным волком, крупным хищником. Он организовал налет на Кокташ. Он убрал со своей дороги людей, которые знали его прошлое и настоящее. Храбрых и сильных он убил, слабых и трусливых - запугал.

Хошмамед не один. У него есть свои люди и здесь, среди нас. Нужно пристальней смотреть вокруг, товарищи.

Кузьма Степанович выпил стакан воды, вытер рукой усы и продолжал:

- Дорогие друзья! Мы с вами находимся здесь в особых условиях. Бывшая вотчина бухарского эмира намного отстала от всей Советской страны. Везде давно уже забыли, что такое гражданская война. А у нас она продолжается до сих пор, то затухает, то вспыхивает. Здесь еще живет национализм в его наиболее отвратительных формах. Он притаился, перекрасился, но он жив. Национализм объединяется с разгромленными партией остатками троцкистов, которые заползли в глухие углы, на окраины. Они поддерживают басмачей, потому что у них одна цель: не дать социализму восторжествовать на нашей прекрасной родине.

Таджикистан - одна из тех стран, о которой гений человечества сказал, что она придет к коммунизму от феодализма, минуя мучительную стадию капитализма. Здесь еще жиреет кулак, десятки бедняков батрачат у него за кусок хлеба. Религия цепкой паутиной оплела сознание отсталого крестьянина. Закрытая чачваном женщина здесь еще не человек, а товар. Мы живем на рубеже двух миров. Перед нами свет страны, строющей социализм. За нами сотни миллионов колониальных рабов. Надо с большевистской ясностью видеть, что творится вокруг. Нужно хорошо разбираться в тех, кто идет рядом с нами. Будем бдительны, товарищи! Мы - часовые на границе Советской земли!

В напряженной тишине слушал зал слова Кузьмы Степановича. И не успел он сесть, как в зале прозвучал многоголосый приговор:

- Уничтожить убийцу!

- К расстрелу!

Тогда поднялся Вася Корниенко.

- Есть предложение просить о расстреле изменника и басмача Хошмамеда. Кто за?

Все комсомольцы подняли руки.

Виктор посмотрел на Камиля, рядом с которым еще недавно сидел Хошмамед. Он увидел поднятую вверх руку. Камиль Салимов голосовал за расстрел.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

ВЕТЕР С БОЛОТ

Вскоре после пленума Виктор заболел малярией. Первое время он уходил с работы только, когда у него начинался приступ. Согнув спину, он торопливо шел по ослепительно белым солнечным улицам. Челюсти дрожали, он стучал зубами. Зажимая рот рукой, Виктор бежал, пошатываясь и спотыкаясь, как слепой.

Он врывался в свою длинную, темную и пустую комнату, бросался на топчан и натягивал на себя все теплое, что находил поблизости. Мелкий озноб переходил в крупную дрожь, Виктор поджимал ноги к груди и, закрывшись с головой, пытался согреться своим дыханием. А потом жестокий холодный озноб разом прекращался и уступал место невыносимому жару. Тогда на грязный глиняный пол падали одеяла, дыхание замедлялось, тело покрывал липкий, горячий пот. Хотелось пить. Пить! Но воды не было, в темном углу комнаты стояли сухие ведра, во дворе уже давно пересохли арыки.

С заходом солнца Виктор поднимался с постели и, опираясь на палку, шатаясь от слабости и головокружения, плелся в ближайшую чайхану.

Так продолжалось с неделю.