Мирные дни

И он пошёл через площадь, постепенно скрываясь в красноватом тумане.

Я стоял совершенно растерянный и думал: «Значит, Андрюшин решил действовать, побежал к секретарю парткома».

Этот пятиминутный разговор совершенно сбил меня с толку. Я пошёл к трамвайной остановке, стараясь уяснить себе, что произошло. «Как же так, — думал я, идя и не замечая никого вокруг, — ведь я же хорошо работаю, сам Каргин хвалил меня… Почему же сейчас этот иронический, обидный тон?» На секунду в памяти моей снова всплыла история с Ивановым.

И я с каким-то особым, радостным чувством подумал о том, что сейчас приеду домой и встречу Лиду, которая — единственная — любит меня без всяких «но», любит всего, целиком, таким, как я есть, и никогда не сомневается во мне.

Из письма Лиды к Ирине

«Ты спрашиваешь меня, Ирина: как мы живём с Сашей? Не знаю, что тебе ответить.

Что-то странное происходит со мной. Иной раз я думаю: «Ну чего, чего тебе не хватает? Мы встретились, мы вместе, мы любим друг друга…» Я говорю себе: «Другие не получили и сотой доли того счастья, которое ты имеешь». Но нет, все это сильнее меня.

Проводив тебя, он пришёл домой, и я вдруг почувствовала, что должна немедленно поговорить с ним.

Во мне вдруг родился страх. Он родился оттого, что, сколько мы помним друг друга, мы никогда ничего не скрывали, мы всегда жили одним и тем же и у нас были общие мысли, как и общее сердце. Во время войны я особенно ощущала это, и где бы он ни находился, я всегда чувствовала, что он здесь, рядом со мной, и не было у меня ни одной мысли, которую я не решилась бы ему высказать. А теперь у меня такие мысли, которые я не решаюсь высказать ему, хотя вот он, сидит рядом со мной.

Коля уже спал, а Саша сидел, наверно даже не подозревая о том, что бродило в моей голове.

«Ну хорошо, что же я всё-таки скажу ему? Ведь то, о чём я думаю, очень трудно выразить словами, ведь все это какие-то неясные, расплывчатые опасения, я даже не знаю, как, в какой форме высказать ему их, чтобы не обидеть… Ведь он любит меня, любит больше всего на свете», — думала я.

— Саша, — начала я, глядя ему прямо в глаза, — я должна сказать тебе о том, что уже давно мучит меня… Только ты не обижайся.

Я заметила, как глаза его перестали улыбаться и в них появилось что-то тревожное.

— Вот мне пришло в голову, — продолжала я, решившись говорить во что бы то ни стало, — что твоя работа в газете, то, что ты там делаешь, — это не настоящее.

Брови его вздрогнули и чуть приподнялись.

— Да, да, — говорила я, — ты только пойми меня, всё дело в том, чтобы ты правильно понял меня. Иной раз, когда ты приходишь с завода и рассказываешь мне столько интересных вещей, я готова слушать без конца. Но потом мне начинает казаться, что все это занимает только какую-то маленькую часть тебя. В чём же дело твоей жизни? Внешне всё обстоит нормально: тебя хвалят, ты работаешь, даже увлекаешься своей работой. Но я чувствую: это только внешне.

Я замолчала, сама испугавшись своих слов. Саша смотрел на меня в упор, и я никогда не видела ещё такого выражения его глаз. В них было что-то незнакомое.

— Что ты такое говоришь, Лидуша? Ты всё это говоришь мне, мне? Как ты, ты можешь? — Голос его задрожал. — Я, который в первый же день войны добровольно пошёл на фронт… Как ты…

Он закусил губу и отвернулся. Мне показалось, что он сейчас заплачет, и я тоже готова была заплакать.

— Как ты можешь говорить все это мне, — продолжал Саша, — человеку, который никогда не бегал от самых трудных дел? Ведь кому-кому, но тебе-то всё это известно.

Я никогда не видела его таким взволнованным. Я чувствовала, что и моё сердце бьётся всё сильнее и мне трудно объяснить Саше всё, что я думаю, потому что не все можно выразить словами.

— Вот что, Саша, — сказала я, — было бы нечестно, ну просто недостойно нас обоих, если бы я скрыла свои мысли от тебя. Вот понимаешь… когда я ждала тебя, я так много задумала. Мне всегда казалось, что вместе мы сможем гораздо больше сделать, чем в отдельности. Я мечтала о том, что у нас будет какое-то одно, общее дело…

— Разве мы не вместе?! — воскликнул Саша. Он, видимо, не понимал меня…

Теперь я должна тебе написать о самом неприятном.

Воскликнув: «Разве мы не вместе?!» — Саша замолчал. Лицо его стало жёстким, я никогда не видела у него такого лица. Потом он сказал:

— Это всё идёт от тебя, Лида… От твоего… исступлённого отношения к жизни.

Меня поразили все эти слова, хотя что-то похожее он мне уже как-то говорил. Я спросила, что они значат. Но Саша молчал. Он так и не сказал мне ничего.

Напиши, пожалуйста, о чём ты говорила с Василием Степановичем и при чём тут этот Андрюшин…

Уже поздно вечером, перед тем как лечь спать, Саша сказал, будто продолжая какие-то свои мысли:

— Я работаю честно и правильно. Никто не может спорить против этого.

«Что такое честно? — подумала я. — Низшая, элементарная грань честного мне понятна. Но где высшая, где потолок?»