Мирон сын Мирона

— Я разрабатывал план этого сражения, я сам — от начала и до конца! — О, он сумел удивить его, князь аж голову вскинул, широко глаза распахнул от изумления, даже улыбаться перестал. Это стоило того. — И я же вёл свои войска в бой, я был в центре… — голос Идвара стал холодным, негромко, но сильно звенел он в зале темницы, с каждым словом добивая и добивая этого самоуверенного молодчика. — Но вы не хотите этому верить, как не верите и не поверили письму парламентёра о жизни вашей сестры. Поставили жизнь её на кон, лишь бы вернуть свои проклятые земли, свой город. Никого не хотите слушать, никому не хотите верить, только себе, только для себя… И вы заслужили того, что ждёт вас… И поделом вам! — он замолчал и отвернулся, он не ждал от князя ни оправданий, ни вопросов. Но тот произнёс негромко:

— Она не могла быть живой, вы лгали мне…

Идвар медленно обернулся к нему.

— Она, как и вы, поедет в Мирополь…

— Тоже в цепях и под пытки? — князь перебил, снова потянулся навстречу, вскипая сопротивлением, желанием вырваться. Факела чадили, и свет их сверкал в огромных зрачках разозлившегося князя. На лбу, над губами выступили капли пота, конечно, каждое движение его давалось ему через боль в сломанной руке.

— Всё зависит от желания короля, может, этого и не будет…

— Я не верю… — он прошептал чуть слышно, — не верю, что она здесь…

Идвар покачал головой согласно.

— Она здесь…

— Она должна была покинуть Райрон ещё в начале…

— Она не уехала…

— Вы бы не оставили её в живых…

— Оставили. По моему личному приказу.

— Не верю!

— Мало того, её чуть не повесили на городской стене, как обещали через парламентёра.

— Нет! — он уже вышел из себя, рвался навстречу, сверкая глазами. А у Идвара, словно, вдруг помутилось в голове, он не думал о чём говорит, что говорит, его понесло, лишь бы больнее, лишь бы сильнее ударить его, всё равно чем.

— Всё это время она была тут, и её могли убить в любой момент. А мои люди просили этого, видит Бог. Мало того… — он подошёл ближе к князю, глядел ему прямо в лицо и негромко выговаривал то, что не сказал бы никогда, за что потом стало бы стыдно, но остановиться уже не мог:- Мало того, она стала моей любовницей, веришь? — перешёл вдруг на “ты”, шептал прямо в глаза доверительно, как близкому другу. — Пока ты бегал где-то со своими рыцарями, землю свою спасти пытался… А самое ценное не уберёг… сестру-красавицу… — улыбнулся холодно, жёстко, и добавил:- Где справедливость?

Князь Айрил кинулся к нему, зло оскалил зубы, словно укусить хотел, зашептал быстро-быстро:

— Я не верю… Я не верю вам… Её нет здесь… А даже если б и была, она никогда не сделала бы этого…

— Добровольно сделала… сама… — шёпот шелестел, срываясь с губ, и ударял больше, больнее крика.

— Вы ошибаетесь… Она не так воспитана… Я знаю свою сестру… Она — лицо нашего рода… Я сам её воспитывал, я знаю… Она скорее умерла бы, чем позволила… хоть кому… Вам — тем более… Не позволила бы… до свадьбы… без благословения…

Идвар взял его за лицо, впиваясь пальцами в щёки, приблизился близко-близко, чуть губами не касаясь, шепнул:

— Мало того, в твоей комнате… на твоей постели… — оттолкнул его голову от себя кистью, небрежно. — Моя любовница… Твоя сестра…

— Неправда! Нет! — князь кинулся вперёд, к нему навстречу, да так резко, что Идвар только успел назад отклониться, а охранники сумели удержать пленного, только выкрутив ему руки. И, видно, сделали они это так, что князь вмиг побелел лицом, задохнулся и поник плечами, потерянно шепча:- Неправда… Нет… Я не верю… Нет… Неправда…

Идвар повернулся на пятках, ища глазами своего оруженосца у двери:

— Приведите её!

Повернулся к князю, их взгляды скрестились. Айрил хрипло дышал, не отводя глаз, грудь его ходила ходуном, мышцы плеч напряглись, скрывая сдерживаемую силу, желание рвануться вперёд.

— Вы всё лжёте мне, специально… Я не верю… Это не может быть правдой…

Но Мирон молчал, молчал до тех пор, пока не привели Аэллу. Она зашла, держась ладонью за стену, смотрела под ноги отсутствующим взглядом. На ней была лишь белая ночная рубашка, растрёпанные волосы воздушным облаком окружали лицо. Княжна зашла и встала, сомкнув босые ступни.

Идвар не мог узнать её, долго молчал, не веря своим глазам, она выглядела так, будто её привели из одной из комнат подземной тюрьмы.

— Что вы сделали с ней? Аэлла, милая…

Она услышала его, повела глазами, но посмотрела сразу в лицо Идвара, узнала его, и губы её дрогнули. Потом она заметила князя, узнала брата и спросила:

— Айрил? Как ты здесь… оказался?

— Скажи, Аэлла, скажи, что он лжёт? Милая, скажи… Я не верю… Это неправда… Это неправда… Не может быть… Ложь… Всё — сплошная ложь… Ложь…

И Идвар с каждым его словом чувствовал, как вскипает в нём ярость, не просто злость, а настоящая ярость, от которой мозг затмевает белой вспышкой, и ничего не соображаешь. Да как он может! Как может он, отступник и предатель, обвинять его во лжи? Как он смеет?