Мировая революция. Воспоминания

У царской России, как уже было сказано, не было продуманной всеславянской программы; наоборот, официальная Россия была антиславянской тем, что хотела, не соображаясь с отдельными славянскими народами, а лишь всецело в зависимости от своих стратегических планов округлить свою державу, а главное – попасть в Константинополь. То, что при этом она приносила в жертву значительные части славянских народов, происходило не по злой воле, а скорее по слабости и неспособности.

О том, как Россия понимала славянский вопрос, можно судить по генералу Алексееву. У меня с ним был разговор (вернее, спор) о мировом положении и о России. Человек осторожный, критический, со взглядами хотя и консервативными и узкорусскими, он все же не боялся бы пожертвовать и царем для спасения России. Очень скоро и один из первых он увидел (в 1915 г.), что русская армия не может справиться с немцами; поэтому в то время, когда я с ним познакомился, какой-либо настоящей славянской программы он и не мог иметь. На наших земляков в России он смотрел довольно критически, и путаница в Петрограде ему не нравилась. О Европе, а особенно о нас и австро-венгерских народах у него было неясное представление. В начале войны он представлял себе, что Австро-Венгрию можно разделить на государства, которые служили бы России; Чехия должна была распространиться к Адриатическому морю до Триеста и Фиуме и, таким образом, забрать значительную часть немецкой Австрии (с Веной!), но лишь малую часть Словакии, до Кошиц, зато очень много венгров. Таким образом, по этому русскому плану, чешское государство имело бы нечешское большинство! Сербия должна была растянуться до России, причем на севере к самому Ужгороду! Царь ведь обещал помочь Сербии, а потому Сербия должна была иметь общие границы с Россией – на севере! При этом с венграми не считались, несмотря на то что в начале войны и Алексеев весьма считался с венграми и с тем, что они отделятся от Австрии; в таком случае ради них безжалостно пожертвовали бы братьями-славянами.

У русских давно была возможность и обязанность делать славянскую политику по отношению к полякам и малороссам: история этой политики является печальной главой русской истории и доказательством, насколько Россия была неславянская.

Царская Россия была не славянской, но византийской, была испорчена упадочной Византией. Что касается специально нас, чехов, то Петроград боялся нашего либерализма и католицизма. Я узнал в Министерстве иностранных дел (было там несколько приличных и честных людей), что о нас начали подробно говорить лишь тогда, когда нас начали признавать Париж и Лондон. Я уже обратил внимание на то, что прием мой Брианом произвел на русскую дипломатию впечатление; то же было и в Петрограде, как мне сообщили. Мои рассуждения против немецкого плана «Берлин – Багдад» привлекли в Петрограде внимание, но Петрограду не нравилось, что я стал в Лондоне профессором, в этом видели умысел Англии овладеть нашим освободительным движением. В Петрограде также ходили слухи, что я работаю в Лондоне в пользу английского принца как будущего короля. Таким образом, Лондон, а также Париж обратили внимание царской России на наше революционное движение и на весь наш вопрос; а Чехия стала для Петрограда важна как барьер против немецкого напора на Балканы и на Восток вообще; из этих соображений возникла осенью 1916 г. политика, окончившаяся созданием правительственного Народного совета Дюриха.

Я уже касался несколько раз депутата Супило и его поездки в Россию; сейчас я хочу это описать подробнее по сообщениям самого Супилы.

В январе 1915 г. Супило покинул Лондон и поехал через Рим в Ниш (там было сербское правительство), чтобы посоветоваться с Пашичем. Из Ниша он отправился через Южную Россию в Петроград, дабы привлечь Сазонова и вообще Россию и настроить их против планов, о которых уже тогда шептали и которые осуществились в Лондонском договоре с Италией. Супило был в Петрограде в конце марта; в Женеве (в начале июня) он мне передал обширное сообщение о своем пребывании в России.