Мировой порядок

«Он [Рузвельт] считал, что Сталин видит мир примерно в том же свете, что и он, и что враждебность и недоверие Сталина… связаны с пренебрежением, с которым к Советской России в течение многих лет после революции относились другие страны. Он не понимал того, что в основе неприязни Сталина лежали глубокие идеологические убеждения».

Другие придерживаются того мнения[110], что Рузвельт, зачастую проявлявший свою политическую ловкость и коварство самым беспощадным образом – достаточно вспомнить, какими маневрами он привел американский народ, настроенный в сущности нейтрально, к войне, которую мало кто из современников считал необходимой, – никак не мог быть обманут даже таким вероломным лидером, как Сталин. Согласно этой интерпретации, Рузвельт выжидал благоприятного момента и ублажал советского лидера, чтобы удержать его от заключения сепаратного соглашения с Гитлером. Он, должно быть, знал – или вскоре бы обнаружил, – что советское представление о мировом порядке прямо противоположно американскому; призывы к демократии и самоопределению хороши для сплочения американской общественности, но в конечном счете они оказались бы неприемлемыми для Москвы. Когда же была бы достигнута безоговорочная капитуляция Германии и Советы продемонстрировали бы свою непримиримость и нежелание компромиссов, то Рузвельт, согласно этой точке зрения, объединил бы демократические страны вокруг Америки с той же решительностью, с которой он противостоял Гитлеру.

С деятельностью великих лидеров нередко связаны большие неопределенности. Когда президент Джон Ф. Кеннеди погиб от пуль убийцы, не был ли он в шаге от решения увеличить американское присутствие во Вьетнаме или же намеревался уйти оттуда? Вообще говоря, в чем-чем, а в наивности критики никогда Рузвельта не упрекали. Наверное, ответ заключается в том, что Рузвельт, как и его сотрудники, выказывал двойственный подход к двум сторонам международного порядка. Он высказывал надежду на мир, основанный на законности, а именно – на доверии между индивидуумами, на уважении международного законодательства, на гуманитарных целях и на доброй воле.

Однако, столкнувшись с упрямо исповедуемым Советским Союзом силовым подходом, Рузвельт, по всей вероятности, обратился бы к своей макиавеллиевской стороне, которая привела его к руководству страной и превратила в наиболее влиятельную фигуру своего времени. Вопрос, о каком бы балансе сил он договорился, остался без ответа – президент скончался на четвертом месяце своего четвертого президентского срока, так и не успев завершить разработку плана в отношении Советского Союза. В этой роли неожиданно, словно подброшенный катапультой, оказался Гарри С. Трумэн, до того исключенный Рузвельтом из всех процессов принятия решений.

Глава 8

Соединенные Штаты Америки: противоречивая сверхдержава

Все двенадцать послевоенных президентов США публично и энергично заявляли об исключительной роли Америки в мире[111]. Каждый считал аксиомой, что Соединенные Штаты бескорыстно стремятся к разрешению конфликтов и утверждению равенства всех государств, причем главным ориентиром и мерилом успеха должны быть мир во всем мире и всеобщее согласие.

Все президенты, к какой бы партии – демократической или республиканской – они ни принадлежали, – провозглашали, что американские принципы применимы для всего мира, о чем, вероятно, наиболее красноречивым (однако ни в коем случае не уникальным) образом выразился в своей инаугурационной речи президент Джон Ф. Кеннеди 20 января 1961 года. Кеннеди призвал страну «заплатить любую цену, вынести любое бремя, пройти через любое испытание, поддержать любого друга, воспрепятствовать любому врагу, утверждая жизнь и достижение свободы». Он не провел никакого различия между угрозами; он не определил никаких приоритетов, обуславливающих вовлеченность Америки. Особо он подчеркнул отказ от изменчивых расчетов традиционного баланса сил. То, к чему призывал Кеннеди, было «попыткой создания не нового баланса сил, а нового мира, где царит закон». Им должен стать «великий всемирный союз» против «общих врагов человека». То, что в других странах сочли бы за риторически красивую фразу, в американском дискурсе было преподнесено как определенная программа действий во всемирном масштабе. Выступая на Генеральной Ассамблее ООН через месяц после убийства Кеннеди, Линдон Джонсон подтвердил ту же безусловную глобальную приверженность:

«Любой человек и любая нация, которые стремятся к миру и ненавидят войну и готовы бороться за справедливое дело против голода, болезней и страданий, обнаружат рядом с собой Соединенные Штаты Америки – готовые идти с ними, готовые пройти вместе с ними каждый шаг на этом пути».