Миры Артура Кларка. По ту сторону неба

Да, Гриннел и Джексон охотились за самым большим и таинственным из живых существ — гигантским кальмаром. Самым большим? Почти наверняка:

Bathyteuthis достигает ста футов в длину, не уступая в этом кашалоту.

Впрочем, он не так тяжел, как кашалот, который охотно закусывает кальмаром в обеденный час.

И вот теперь ученым представилась возможность изучать чудовище в таких идеальных условиях, в каких никому еще не доводилось. Похоже, что Гриннел безмятежно занимался дрессировкой твари, а Джексон тем временем в упоении накручивал кинопленку, ярд за ярдом. Им не грозила опасность, хотя кальмар был вдвое больше яхты. Гриннел видел в нем просто еще одного моллюска, которым мог управлять, словно марионеткой, с помощью кнопок и стрелок. Вот он закончит опыт, вернет кальмара назад, в глубину, а тот, уплыв, некоторое время будет чувствовать себя словно пьяница с похмелья.

Чего бы я только не отдал, чтобы заполучить этот фильм! Не говоря уже о научной ценности, в Голливуде на нем можно было бы сколотить целое состояние. Джексон знал, что делает, не так ли? Он правильно оценил возможности прибора Гриннела и использовал его наилучшим образом. То, что произошло потом, случилось не по его вине.

Профессор Хинкелберг вздохнул и отхлебнул добрый глоток пива, словно набираясь сил, чтобы закончить рассказ.

— Нет, уж если кто и виноват, так Гриннел. Вернее, был виноват.

Бедняга Гриннел! Видимо, опыт настолько взволновал его, что он пренебрег мерами предосторожности, о которых наверняка помнил бы в лаборатории. Иначе как объяснить, что у него под рукой не оказалось запасного предохранителя, чтобы заменить перегоревший?!

Нельзя особенно винить и Bathyteuthis. Думаю, и вы обиделись бы, если бы кому-нибудь вздумалось так помыкать вами. А если бы приказы вдруг перестали поступать и вы снова сделались бы хозяином самому себе, то уж, конечно, постарались бы оставаться им и впредь. Но что мне хотелось бы знать: продолжал ли Джексон крутить свой фильм до самого конца?

ПАТЕНТНАЯ ЗАЯВКА

© Издательство «Полярис», перевод, 1998

Нет таких тем, которые не обсуждались бы в то или иное время в баре «Белого оленя» — независимо от того, присутствовали ли там дамы. В конце концов, они приходят сюда на свой страх и риск. Три из них, насколько мне помнится, через некоторое время даже обрели здесь супругов, так что, возможно, рискуют вовсе не они…

Я упоминаю это, чтобы у вас не создалось впечатление, будто все разговоры у нас высокоэрудированные и научные, а вся наша деятельность исключительно мозговая. Хотя шахматы и популярны, дартс и «передай полпенни» также процветают. Некоторые из посетителей приносят с собой литературное приложение к «Таймс», «Субботнее обозрение», «Нью стейтсмен» и «Атлантический ежемесячник», но они же вполне способны незаметно прихватить перед уходом свежий номер «Ошеломляющих псевдонаучных историй».

В полутемных уголках бара совершается также немало сделок. Экземпляры старинных книг или журналов переходят из рук в руки в обмен на астрономические суммы, и почти каждую среду минимум три известных дилера курят за стойкой бара огромные сигары, обмениваясь байками с Дрю. Время от времени взрыв хохота обозначает завершение какого-нибудь анекдота и провоцирует поток нетерпеливых вопросов со стороны других посетителей, не желающих упустить что-либо интересное. Но, увы, деликатность запрещает мне пересказывать здесь любые из этих интереснейших историй. В отличие от большинства вещей на этом острове, они не предназначены для экспорта…

К счастью, подобное ограничение не распространяется на рассказы Гарри Парвиса, бакалавра наук (как минимум), доктора философии (вероятно) и члена Королевского научного общества (лично я в этом сомневаюсь, хотя подобные слухи и ходили). Ни один из них не заставит залиться краской щеки даже получившей самое деликатное воспитание старой девы, если таковые еще сохранились в наши дни.

Приношу извинения. Это слишком огульное утверждение. Есть у него одна история, которая в некоторых кругах может быть признана несколько дерзкой. И все же не побоюсь пересказать ее здесь, ибо знаю, что вы, дорогой читатель, обладаете достаточной широтой взглядов и не воспримете ее как оскорбление нравов.

Все началось так. Известный обозреватель с Флит-стрит был зажат в углу неким настойчивым издателем, собиравшимся выпустить книгу, на которую возлагал большие надежды. Книга описывала жизнь и нравы декадентского Юга и представляла собой яркий образец прозы в стиле «и тут дом снова содрогнулся, когда термиты прикончили восточное крыло». Ирландия ее уже запретила, но этой чести нынче избегают лишь немногие книги, и выдающейся особенностью такой запрет не назовешь. Однако, если ведущая британская газета достаточно сурово призовет к изъятию из продажи этой книги, она мгновенно станет бестселлером…

Такова была логика издателя, и он шел на любые уловки, лишь бы добиться согласия. Я слышал, как он произнес (очевидно, чтобы успокоить любые угрызения совести у своего приятеля-обозревателя):