В голове вспыхивает воспоминание о «Токийском цирке». О группе роботов в футуристической Японии, которые пытались выжить в мире, где им не позволено самостоятельное существование. Их лидером случайно становится девочка-подросток Наоко, ставшая роботом после того, как ее отец, желая спасти дочь от смерти, перенес ее сознание в металлическое тело.
Папа написал этот комикс в подарок мне. И хотя Наоко из «Токийского цирка» разительно отличается от меня, я всегда видела свои черты в ней.
Уверена, папа сделал это специально.
В «Токийском цирке» охотились на роботов. А в Бесконечности? Здесь под прицелом люди. Этот мир изменили специально, чтобы сделать людей слугами.
И вот куда попадет Мэй однажды? Прекрасный, невероятный мир, в котором ей придется вечно создавать одежду и чашки? А если она окажется в другом герцогстве?
Что, если она начнет сопротивляться и ее отправят в герцогство Войны?
Я не хочу подобного для своей сестры. Я не хочу этого для себя.
Папа сделал Наоко сильной. Она была неистовой, упрямой и верила, что сможет выстроить мосты между людьми и роботами, потому что считала себя частью обоих миров.
Но смог бы кто-то вроде Наоко построить мосты в Бесконечности, где Колонисты уже
Я отворачиваюсь от ландо и обвожу взглядом множество искусственно созданных лиц. Они чем-то напоминают мне Наоко. Мягкими чертами лица и черными волосами она походила на меня, но папа всегда рисовал ее так, что было трудно придраться хоть к чему-то в ее образе. Люди могли быть растрепанными, с морщинами, уставшими. А роботы больше напоминали кукол, чем людей.
Я легко могла представить ее здесь, среди Колонистов. Она бы вписалась в этот мир. Выглядела бы почти как одна из них.
Какая ирония. Папа написал комикс о жизни роботов, предводителем которых стала девочка с моим лицом.
Но здесь я не лидер. А кто-то незначительный и чуждый. Я даже не представляю, чем могла бы помочь жителям Поселения вернуть то, чего они лишились. Это выше моего понимания. Кажется, будто я очутилась посреди океана, не умея плавать.
Восстания, о которых я слышала, всегда были лишь историями. И хотя я воображала себе, как это происходило, мне никогда не хотелось пережить подобное. Но жители Поселения хотят сделать Бесконечность безопасным местом для людей… для таких людей, как Мэй. И мне
Будь я Наоко, все было бы по-другому. Я бы верила в себя и свои силы. Доверяла своему сердцу сильнее, чем любым доводам. Я бы старалась не только победить в войне… но и сделать этот мир
Краем глаза я замечаю бледно-розовые волосы. Повернувшись, я вижу Шуру на другом конце рынка. Ее глаза и рот широко раскрыты, будто то, что она видит, шокировало ее.
А еще она кажется испуганной.
И почти сразу же до меня доходит, что она смотрит на меня. А я даже не представляю, сколько стою на одном месте, подвергая себя опасности.
Мне хочется броситься к ней – убежать подальше от этого места, – но тут я замечаю что-то в ландо, и это останавливает меня.
Вернее,
Его глаза сияют серебром, ухоженные волосы белее всего, что я когда-либо видела. А кожа чуть темнее моей, словно сияет изнутри.
Когда он поворачивается, белые меха, скрывающие его шею и туловище, колышутся, как снег, падающий с горы. Он накрывает дверцу ландо ладонью и распахивает ее одним легким движением, а затем так плавно спускается по ступенькам, словно какое-то эфемерное существо.
И уже через мгновение он оказывается передо мной. Серебристые цепи, вплетенные в меховую накидку, ловят солнечный свет.
Потому что в ужасе смотрю на корону из серебристых ветвей, сияющую у него на голове.
Корона. Ландо. Идеальное лицо бессмертного.
Неудивительно, что Шура так испугалась.
Ведь я умудрилась встретиться с принцем.
Глава 13
Разум требует бежать. Но меня окружают Колонисты и стены рынка, а принц Победы стоит в трех шагах от меня.
Бежать нет никакого смысла – это мне не поможет.
Страх захлестывает мое тело, разносясь волной огня по венам. Каждый нерв гудит от напряжения, а желание убраться отсюда затмевает все остальные.
Но я не могу сделать и шага. Ничего не могу сделать. Я застыла перед колесницей принца Келана и не могу отвести взгляда от его глаз, словно мы ведем разговор, который никак не можем облечь в слова.
Я не знаю здешних правил. Этого вообще не должно было случиться. Мне не следовало отставать от Шуры.
Но, кажется, какие-то инстинкты выживания все еще работают, потому что, несмотря на сумбур в моих мыслях, тело само приседает в реверансе.
В конце концов, он принц. И разве не так мне необходимо приветствовать его?
Я вновь слышу его голос, похожий на звучание флейты в самую темную зимнюю ночь. Он опасен – конечно, опасен, – но и красив.