Миры Филипа Фармера. Том 11. Любовь зла. Конец времён. Растиньяк-дьявол

Но, несмотря на заверения амфибиан, к их монарху по-прежнему относились с подозрением. Поговаривали, будто он неофициально дал свое официальное благословение, а вдобавок замышляет еще более омерзительные и возмутительные своей противоестественностью действия. Ведь контроль за населением с помощью Главной Кожи дал бы ему возможность манипулировать их разумом, как ему заблагорассудится.

Всеобщий мир на планете Новая Галлия стал возможен только благодаря Кожам. И через эти же Кожи можно было заменить привычный мир на распри.

На всех без исключения младенцев при рождении надевались искусственные Кожи, которые, плотно прилегая к телу, росли вместе с ними и получали питание через ставшие общими кровеносные сосуды и нервную систему. Искусственные Кожи были напрямую связаны с Кожами, управляемыми гигантской Главной Кожей. Она помещалась во дворце правителей и плавала в специальной емкости, заполненной химическим раствором. За ней денно и нощно ухаживала и снабжала пищей и теоретическими познаниями целая команда из самых выдающихся ученых планеты. Кожи, находящиеся в подчинении Главной, обеспечивали королям полный контроль за разумом и эмоциями обитателей планеты.

Поначалу правители Новой Галлии хотели лишь одного: чтобы все жители планеты жили в мире и в равной степени пользовались ее благами. Но уже повсеместно начинала ощущаться перемена, постепенно входящая в жизнь общества, — усиление борьбы между королями различных биологических видов за контроль над всем населением. В народе нарастали тревога и взаимная подозрительность. Отсюда — легализация правительством подполья и философии насилия, а также попытки контролировать ситуацию, чреватую мятежом.

Однако обитатели суши сумели вообще обойтись без бурных событий и оставить без внимания растущее число злодейских актов.

Но не всем пришлось по душе пребывание в дремотном состоянии. Один человек уже пробудился. Им был Растиньяк.

Растиньяк возлагал на них все свои надежды, на эти Шесть Звезд. Он молился на них, как на богов. Когда они стремительно исчезали из его поля зрения, он продолжал вышагивать по камере, в тысячный раз размышляя о том, как ему добраться до одного из тех кораблей и улететь на нем к звездам. Его фантазии обычно оканчивались чертыханием, поскольку он сознавал тщетность подобных надежд. Он был обречен! Человечество было обречено!

Состояние исступления, в которое он впадал, усугублялось еще и тем, что человек никогда не признает, что ему конец. Иными словами, что с ним покончено как с существом рода человеческого.

Человек превращался в нечто, не совсем похожее на homo sapiens. Возможно, такая перемена пошла бы человеку на пользу, но она означала бы конец его эволюции. Именно так представлялось Растиньяку. И он решил что-либо предпринять, чтобы изменить положение дел, даже если бы ему пришлось прибегнуть к насилию. Растиньяк не был бы самим собой без такого решения.

Вот поэтому он и находился сейчас в подземной тюрьме-колодце. Он выступал за применение силы против статус-кво.

ГЛАВА 2

По соседству с ним была еще одна камера. Она также находилась на дне колодца и отделялась от камеры Растиньяка тонкой цементной стеной. В стену было вделано окно так, чтобы узники могли переговариваться друг с другом. Растиньяка совершенно не интересовала женщина, которую водворили в смежную камеру, но все же с ней можно было переброситься словом-другим.

Человеческих детей, которых однажды похитили прямо из колыбели и воспитывали среди негуманоидных амфибиан как собственных детей, называли «амфибианскими приемышами». Люзин, девушка из соседней камеры, была одной из них. Растиньяк не винил ее в том, что она стала кровососущей амфибианкой. Но все же не мог не питать к ней отвращения за содеянное и за то зло, которое от нее исходило.

Люзин посадили в тюрьму, когда застигли в момент похищения человеческого ребенка из колыбели. По закону этот проступок не считался преступлением, но она спрятала в колыбели, под покрывалом, свирепого и жаждавшего крови маленького монстра, который, выскочив из укрытия, вцепился в горло ни о чем не подозревавшей матери ребенка.

Ее камера освещалась множеством светлячков. Растиньяк, заглянув сквозь решетку, разглядел неясные очертания ее фигуры в камере внутри стены. Люзин лениво поднялась и вступила в тускло-оранжевый свет, испускаемый светлячками.

— B’zhu, m’fweh, — приветствовала она его.

Растиньяк разозлился. Как она посмела назвать его братом?.. Но хуже всего то, что она знает о его злости. И это еще больше разозлило его. Хотя, если разобраться, она была вправе обратиться так к нему. Девушка очень походила на него. У нее были такие же прямые и блестящие иссиня-черные волосы, густые дуги бровей, карие глаза, прямой нос и выступающий подбородок. А там, где некоторые детали его фигуры подчеркивали великолепное мужское сложение, те же места ее фигуры выдавали восхитительное женское.