Миры Филипа Фармера. Том 22. Пир потаенный. Повелитель деревьев

Я постарался, но, к сожалению, совершенно безуспешно, объяснить ему, что не вижу интереса в том, чтобы меня пытали из-за такой ерунды. Он приказал мне идти первым, и мы спустились с холма, чтобы сразу же начать подниматься по пологому склону горы. Был уже день, когда мы взобрались почти на самую ее вершину. Ноли свистел и задыхался, как тюлень. Он хватал воздух открытым ртом, и бока его ходили, словно огромный кузнечный мех. Пот обильно стекал с его лба и щек и капал с огромных усов. Рубашка насквозь промокла от пота на спине и подмышками. Для человека пятидесяти пяти лет (как я определил его возраст для себя) он был в отличной физической форме, потому что следовать за мной было бы трудно даже молодому атлету, более закаленному и тренированному, чем он. Ноли несколько раз ткнул меня в спину дулом своей винтовки. Я обернулся. Он показал мне, что хочет немного передохнуть.

Мы немного поели и пошли. У Ноли была фляжка с водой, которая висела у него на плече на ремне. В карманах его комбинезона нашлось место для трех банок мясных консервов Он дал мне половину содержимого одной из них, сам же проглотил полную. Я спросил себя, что он будет делать, когда истощатся его скудные съестные припасы. Конечно, он мог быть достаточно хорошим охотником, чтобы подстрелить какую-нибудь дичь, но, думаю, он не рискнет пользоваться своим оружием из боязни выдать место нашего расположения.

Ночь застала нас на западном склоне следующей горы, в двухстах метрах от ее вершины. Ноли связал мне щиколотки, надел на шею удавку, а другой ее конец привязал к стволу тонкого дерева неподалеку. Я лежал в очень неудобной позе. К тому же мой кишечник дал о себе знать такими дикими спазмами, что я не смог не уступить ему и теперь находился всего в нескольких сантиметрах от собственных экскрементов. Мочевой пузырь я был вынужден облегчить на собственную ногу. Ночь была холодной и влажной. Потом пошел промозглый мелкий дождик, сразу пробравший меня до костей. Но я бывал и в худшем положении. И я знал, что не стоит пытаться бежать в первую же ночь, если только не подвернется какая-нибудь счастливая возможность.

Я решил уговорить себя поспать немного, чтобы восстановить силы. Я знал, что Ноли должен спать чутко и беспокойно, так как у него не было привычки отдыхать в таких условиях. И действительно, он просыпался каждые пять минут в течение всей ночи. Албанец садился, чтобы взглянуть на меня, даже вставал и кружил вокруг некоторое время. По крайней мере, так он рассказал мне на следующий день, так как сам я ничего этого не видел и проспал всю ночь как сурок.

На следующее утро глаза его были не менее красны, чем глаза у Авроры, но вот лицо ее было гораздо свежее, чем у Ноли.

Он встал надо мной и помочился сверху. Этим он, по-видимому, хотел наказать меня за то, что я мирно прохрапел всю ночь, в то время как он мучился, а с другой стороны, это было частью его концепции войны нервов. Но мне было на это наплевать. Моча была приятно теплой, а подобное со мной делали уже не раз. Только вот он не знал, что все те, кто позволил себе подвергнуть меня столь унизительному оскорблению, были уже давно мертвы и холодны, как вчерашняя моча.

Я отстранился от него и поднялся на ноги, чтобы помочиться в свою очередь. Он смотрел, как я делаю это, и на лице его появилось загадочное выражение. Его член, который он не убрал в гульфик, на глазах наливался кровью и твердел. Он взглянул на него сверху, потом посмотрел на меня и улыбнулся.

Потом Ноли знаком показал мне, чтобы я отправлялся в путь и шел впереди него.

Я знал, о чем он думает. Албанцы долгое время находились под влиянием турков. Но в этой склонности не стоит искать исторических причин. Таких вот Анверов Ноли целый легион и в Западной Европе, в обеих Америках, в Африке и в Азии, и никакие турки их к этому не толкали.

К полудню мы достигли подножия горы. Он вскрыл новую коробку с консервами, но в этот раз я получил всего лишь половину половины ее. Мой желудок протестовал и требовал добавки, и я чувствовал, как улетучиваются мои силы. Слух практически вернулся ко мне во всей своей остроте, и, когда Ноли приближался ко мне, я слышал, как у него в животе играет и журчит музыка голодных кишок. Он тоже остался голодным, хотя съел в четыре раза больше меня.

На следующее утро я понял, насколько он плох. Голод терзал его. Даже в спокойном состоянии, без траты физических сил на такой утомительный труд, как ходьба в горах, ему требовалось гораздо больше еды. В середине утра голод одержал верх над его осторожностью. Мы пересекали небольшое каменистое плато со скудной растительностью, когда из-за куста внезапно вынырнул горный панголин. От удара пули калибром 9 мм животное покатилось по земле, неожиданно почувствовав сильный удар по спине. Я резко обернулся. Ноли глядел на меня, широко улыбаясь. Теперь у него была еда, и, более того, он заметил, что я был гораздо менее глухим, чем хотел казаться.