Миры и столкновенья Осипа Мандельштама

Очевидно, не привыкнусидеть в «Бристоле»,пить чаи,построчно врать я, —опрокину стаканы,взлезу на столик.Слушайте,литературная братия!Сидите,глазенки в чаишко канув.Вытерся от строчения локоть плюшевый.Подымите глаза от недопитых стаканов.От косм освободите уши вы.Вас,прилипших

к стене,к обоям,милые,что вас со словом свело?А знаете,если не писал,разбоемзанимался Франсуа Виллон.Вам,берущим с опаскойи перочинные ножи,красота великолепнейшего века вверена вам!Из чего писать вам?Сегодняжизнь

в сто крат интереснейу любого помощника присяжного поверенного.Господа поэты,неужели не наскучилипажи,дворцы,любовь,сирени куст вам?Еслитакие, как вы,творцы —мне наплевать на всякое искусство.Лучше лавочку открою.Пойду на биржу.Тугими бумажниками растопырю бока.

Пьяной песнейдушу выржув кабинете кабака.Под копны волос проникнет ли удар?Мысльодна под волосища вложена:«Причесываться? Зачем же?!На время не стоит труда,а вечнопричесанным бытьневозможно».(I, 132–133)

Парикмахерская идет по литературному ведомству, поэтому в стихотворении, не имеющем никакого отношения к бытовым услугам, обращение к литературной братии заканчивается дилеммой причесываться или не причесываться. Скандальное «Причешите мне уши» сменяется не менее скандальным «Причесываться? Зачем же?! На время не стоит труда…». Если в первом случае просьба об услуге, которая может значиться разве что в прейскуранте футуристических скандалов, но не в парикмахерском листе, то во втором случае — эпатирующий отказ от любых услуг. Но что означает это непричесанное существование героя? Это ожесточенный спор «творца» с «господами поэтами» — с их смертельно скушной любовью, плюшевым бытом и перочинными страхами. Но непричесанные «волосища» творца не сродни «прилипшим» «космам» разоблачаемых им поэтов. Призыв «От косм освободите уши вы» содержит «космос» («От КОСМОС-вободите уши вы»), которого как раз и нет в рабском существовании литературной братии, а ведь должен был бы быть! Состояние волос как состояние сознания и способ миросозерцания, ни больше, ни меньше. В набоковском духе каламбур «космы/космос» означает, что перед нами антитеза непричесанного, но свободного бытия («где речь вольна, и гении косматы», по выражению Вяч. Иванова) и бытия причесанного, но не свободного. Забвение бытия, деградация космических сил в этом сводничестве со словом. Отсюда требование высвобождения космоса из-под ига этого забвения и хаоса. Только открытое ухо и вслушивание в мироздание делают поэзию поэзией, а не построчным враньем.

Своеобразными поминками по Маяковскому послужили «парикмахерские» стихи Осипа Мандельштама «Довольно кукситься! Бумаги в стол засунем!..» (7 июня 1931):

Довольно кукситься! Бумаги в стол засунем!

Я нынче славным бесом обуян,Как будто в корень голову шампунемМне вымыл парикмахер Франсуа.Держу пари, что я еще не умер,И, как жокей, ручаюсь головой,Что я еще могу набедокуритьНа рысистой дорожке беговой.Держу в уме, что ныне тридцать первыйПрекасный год в черемухах цветет,Что возмужали дождевые червиИ вся Москва на яликах плывет.Не волноваться. Нетерпенье — роскошь.Я постепенно скорость разовью —Холодным шагом выйдем на дорожку,Я сохранил дистанцию мою.(III, 57)