Миры Харлана Эллисона. Том 3. Контракты души

Его сын, Гилван, прошлым летом на каникулах отправился к своим друзьям в Нью-Джерси — те построили бассейн у себя в саду. Гил нырнул и ударился о дно; в результате получил перелом позвоночника.

К счастью, его вытащили прежде, чем он утонул, но вся нижняя часть тела оказалась парализованной. Он мог двигать руками, однако кисти стали абсолютно бесполезными. Виллис поехал туда, договорился, чтобы Гилвана перевезли в Калифорнию, и теперь он находился в больнице в Фонтане.

Виллис помнил цвет неба. Ослепительно зеленое, несказанно прекрасное. И нечто… нет, не птицы, эти существа плавно скользили по воздуху, они не летали. Больше он не помнил ничего.

Его машину оттащили в Сан-Димас, но механик в гараже сказал, что ее придется отправить в ЛосАнджелес, потому что у него нет нужных деталей. Виллис оставил машину и вернулся домой на автобусе. На этой неделе он так и не навестил Гила.

За починку машины ему пришлось заплатить двести восемьдесят шесть долларов и сорок пять центов.

В марте началась засуха, которая продолжалась в Калифорнии целых одиннадцать месяцев. Потом зарядил дождь и шел целую неделю; не сравнить с Бразилией, конечно, где капли такие крупные и падают так плотно, что известны случаи, когда люди задыхались, оказавшись на улице во время ливня. Впрочем, дождь был достаточно сильным, и крыша начала течь. Виллис и Эстель однажды не спали целую ночь, затыкая полотенцами щели в гостиной; но протечка явно возникла не в результате повреждения внешних стен, а где-то между перекрытиями; вода продолжала проникать внутрь.

На следующее утро невыносимо расстроенный Виллис Коу заплакал. Эстель услышала его, когда закладывала мокрые полотенца в сушилку, прибежала в гостиную. Ее муж сидел на промокшем ковре, в комнате пахло сыростью, он закрыл лицо руками, в которых по-прежнему держал мокрое полотенце. Она встала рядом с ним на колени, обняла и поцеловала в лоб. Он еще долго плакал, а когда перестал, стал тереть глаза — они ужасно болели.

— Там, где я родился, дожди идут только вечером, — сказал он Эстель.

Только она не поняла, что он имеет в виду.

А когда сообразила, спустя некоторое время, пошла погулять, чтобы собраться с мыслями и решить, как помочь мужу.

Виллис же отправился на побережье. Закрыл машину и направился по набережной в сторону пляжа. Он гулял по песку около часа, подобрал несколько молочно-белых осколков стекла, ставших гладкими благодаря упорным стараниям океана, потом улегся на каком-то песчаном холме и заснул.

Ему приснился его родной мир. Может быть, потому, что солнце стояло в зените, а океан тянул свою бесконечную, однообразную песню, Виллис смог многое вспомнить. Ярко-зеленое небо, плавно парящих над головой птиц, или, точнее, это были существа, которые напоминали птиц; вспомнил пятнышки бледно-желтого света, они вспыхивали, пылали на фоне неба несколько коротких мгновений, взмывали ввысь и пропадали из виду. Он почувствовал, что вернулся в свое настоящее тело, сразу несколько ног работали слаженно и дружно, несли его по окутанным прозрачной дымкой пескам, вспомнил запах цветов. Он знал, что родился на этой планете, провел там детство, стал взрослым, а потом…

Его отослали.

Виллис Коу, в теле человека, понимал, что его выслали с родного мира за то, что он совершил чтото ужасное. Знал, что его приговорили к этой планете, к Земле, вероятно, за совершенное преступление. Только он никак не мог вспомнить, в чем же оно заключалось. И не чувствовал во сне никакой вины.

Однако, когда он проснулся и снова стал человеком, его окатило странное ощущение. Ему нестерпимо хотелось вернуться домой, туда, где он родился, он больше не мог оставаться в ловушке этого омерзительного тела.

— Я не хотел к вам идти, — сказал Виллис Коу. Считаю это полнейшей глупостью. Раз я сюда пришел, значит, допускаю возможность сомнений. А я ни в чем не сомневаюсь, поэтому…

Психиатр улыбнулся и помешал какао в своей чашке.

— Поэтому… ваша жена настояла, и вот вы здесь.

— Да.

Виллис внимательно разглядывал свои ботинки. Коричневые, он носил их уже три года. Но никогда не чувствовал себя в них удобно; они жали, а большие пальцы на обеих ногах, похоже, упираются в лезвие тупого ножа.

Психиатр аккуратно положил ложку на салфетку и принялся потягивать какао.