Миры Пола Андерсона. Том 10

В конце концов лысеющий толстяк оказался под каблуком у своей черноволосой и стройной супруги, чьи глаза были похожи на изменчивые зеленоватые озера на заснеженной равнине. Из-за нее приговоры, которые он выносил своим подданным, отличались жестокостью. Вскоре бонды поняли, что им так же бессмысленно протестовать, как рабам, которыми владела Скульд. С теми, кто досаждал ей или ее мужу, как правило, приключалась какая-нибудь беда: болезнь, падеж скота, потрава урожая, пожары или что похуже. Она не скрывала своих занятий колдовством, хотя никто не осмеливался следить за ней, когда она в одиночестве уходила в леса или возвращалась с вересковых пустошей. Некоторые шептались, что видели по ночам, как их королева проносится галопом верхом на огромном коне, скакавшем быстрее всякого живого зверя, в сопровождении сонма теней и уродливых тварей.

Однако и она, и Хьёрвард пребывали, видно, под покровительством богов, поскольку те всегда были щедры к ним. В положенное время супруги приносили в жертву каждому из двенадцати асов именно то, что требовалось: козлов — Тору, свиней — Фрею, котов — Фрейе, быков — Хеймдалю, коней — Тиру и так далее по порядку, до самого Одина. Тот получал человека.

Супруги процветали и могли содержать огромную усадьбу с крепким хозяйством и богатой казной. А если они и не выставляли напоказ роскошь, в которой жили, как, например, Хрольф Жердинка, так только потому, что Скульд была женщиной прижимистой.

Ей было мучительно ненавистно то, что ее муж был всего лишь мелкой сошкой в державе брата. Каждый раз, когда возы с податью отбывали в Лейдру, ей казалось, что их поклажа пропитана кровью ее сердца. Она постоянно попрекала Хьёрварда его низким положением. И подобные упреки еще усилились после того, как верховный конунг Дании, возвратившись из Упсалы, стал избегать войн и отвернулся от богов.

— Так не может больше продолжаться, — сказала она однажды.

Хьёрвард вздохнул, лежа рядом в постели:

— Самое лучшее для нас, как и для всех прочих, — терпеть все это ради спокойной жизни.

— Маловато у тебя мужества, — зашипела она в сумраке. — Мне больно видеть, как ты сносишь свой позор.

— Неразумно задевать конунга Хрольфа. Никто не осмелится поднять свой меч против него.

— Уж ты-то точно не решишься на такое, потому что слишком слаб духом. Но ведь тот, кто ничем не рискует, ничего и не выигрывает. Можно ли знать заранее, что Хрольф и его воины непобедимы, даже не попробовав сразиться с ними? Сдается мне, что военное счастье отвернулось от конунга и его дружины, и он, зная об этом, больше не покидает свои палаты. Ну а мы могли бы навестить его!

— Скульд, это ведь твой родной брат…

— Мне нет до этого дела.

— Будь рада тому, что мы имеем, дорогая.

Он обнял ее, чувствуя прохладную гладкость ее кожи, вдыхая летнюю свежесть ее волос. Но она оттолкнула его и повернулась спиной. Хьёрвард даже не попытался овладеть ею, поскольку давным-давно убедился, что королева предается любви, только когда сама этого пожелает: даже в этом он шел у нее на поводу.

Некоторое время она не возвращалась к этому разговору, но становилась все более сварливой. И в самом деле нечего было и мечтать о том, чтобы легко одолеть конунга Хрольфа. Еще четыре года она продолжала заниматься колдовством, все глубже погружаясь в его тайны.

— Будь поосторожней с этими заклинаниями, — просил ее Хьёрвард. — Конунг Адильс был великим колдуном, но для него это добром не кончилось.

Смех Скульд обдал его холодом:

— Адильс? Этот жалкий неудачник? Да он только воображал, что знает что-то. На самом деле лишь несколько обитателей Волшебного мира подчинялись ему. А те, кто учат меня…

Она запнулась и больше не сказала ничего.

Затем, накануне Йоля, Скульд ускакала куда-то верхом в полном одиночестве, как было у нее в обыкновении. Жители дальних хуторов видели издали, как она, оседлав старую уродливую клячу, совсем не подходившую для поездок в это время года, пронеслась в сумраке, и ее черные волосы и такой же плащ развевались за спиной. Скульд была вооружена только ножом и покрытым рунами посохом — ей не приходилось опасаться людей. Не успела черная всадница раствориться в ночи, как все те, кто видел ее, в страхе разбежались по домам, поближе к своим очагам.

В нескольких милях от Оденсе на берегу залива высился холм. Только перекрученные ветрами деревья да кусты, обнаженные в это время года, росли у его подножия. Склоны его заросли вереском и можжевельником до самой вершины, где был сложен дольмен. Хотя зима была уже в разгаре, снег падал скудно, и повсюду чернела голая земля. Кусты скрипели, словно отвечая вою северного ветра. В небе плыли рваные облака, посеребренные тусклым светом ущербной луны, то и дело появлявшейся в прорехах. Там, где вырисовывался остов тюленя, выброшенного на берег, прибой громыхал прибрежной галькой. Воздух был свеж, в нем чувствовался вкус соли. Со стороны суши доносился волчий вой.