На ее лице отразилось крайнее удивление. Локридж вспомнил, что люди Тенил Оругарэй, подобно индейцам племени на- вахо, благодарили лишь за самые большие услуги; обычная же повседневная помощь воспринималась как нечто само собой разумеющееся. С помощью диаглоссы он бегло говорил на их языке, но не мог избавиться от укоренившихся привычек.
Краска залила ее лицо, шею и обнаженную грудь.
— Это я должна тебя благодарить, — прошептала она, опу^ став глаза.
Он оценивающе посмотрел на нее. Здесь не вели счет дням рождения, но Аури была такой тоненькой, в ее движениях было столько подкупающей игривости, что он думал — ей около пятнадцати. «В таком случае, — удивлялся он, — почему она до сих пор невинна? Другие девушки, замужние или нет, в еще
более раннем возрасте наслаждались свободой самоанского типа».
Разумеется, ему и в голову не приходило ставить под угрозу свое положение здесь, связавшись с единственной оставшейся в живых дочкой хозяина дома, где он жил. Еще важнее была честь — и, конечно, стеснительность. Он уже отверг несколько предложений, исходивших от слишком, по его мнению, молодых: у них было достаточно старших сестер. Невинность Аури показалась ему нежным ветерком, прилетевшим с кустов боярышника, цветущего позади ее дома.
Надо признать, он испытывал некоторое искушение. Аури была очень хорошенькой: огромные голубые глаза, усыпанный веснушками курносый нос, мягкая линия рта, распущенные девичьи волосы, льняными волнами ниспадающие на плечи из-под венка первоцвета. И она столько времени проводила в деревне рядом с ним, что было прямо неловко. Но тем не менее...
— Тебе не за что благодарить меня, Аури, — сказал Лок- ридж. — Ты и твои близкие ко мне добры больше, чем я того заслуживаю.
— О нет, есть за что, и много за что! — пылко возразила она. — Ты даешь мне счастье.
— Как это? Я ничего не сделал.
Она переплела пальцы и вновь опустила глаза. Объяснение было для нее таким трудным, что он пожалел, что задал вопрос, но не мог придумать, как ее остановить.
История была простая. У Тенил Оругарэй девственница считалась священной, неприкосновенной. Но когда она сама чувствовала, что время ее пришло, она называла мужчину, который должен был посвятить ее в женщины на празднике весеннего сева, — чувственный и жуткий обряд. Избранник Аури утонул в море за несколько дней до этого события. Ясно было, что Силы разгневаны, и Мудрая Женщина приняла решение, согласно которому Аури не только должна была пройти очищение, но и оставаться в одиночестве, пока проклятие не будет каким-то образом снято. Это произошло больше года назад.
Это было серьезной проблемой для ее отца (или, во всяком случае, главы семьи: об отцовстве у Тенил Оругарэй можно было только гадать), а также, поскольку он был вождем, и для всего племени. Хотя в совете могли заседать лишь женщины, имеющие внуков, по существу оба пола пользовались одинаковыми правами. Если Аури умрет бездетной, что станется с наследством? Что касается ее самой, то нельзя сказать, что ее открыто сторонились, но в течение целого горького года она почти совсем не принимала участия в общих делах.
Когда появились приезжие, принеся с собой невиданные чудесные вещи, некоторые из которых они преподнесли в качестве подарков, это сочли знамением. Мудрая Женщина разложила буковые щепки в полумраке своей хижины и подтвердила, что это действительно так. Великие и непознанные силы вселились в Сторм и ее (Ее?) слугу Малькольма. Оказав честь дому Эхегона, они изгнали зло. Сегодня, когда Малькольм не побрезговал отправиться в эти вечно коварные воды вместе с Аури...
— Ты не можешь остаться? — с мольбой обратилась она к нему. — Если бы ты оказал мне честь будущей весной, я была бы... больше чем женщиной. Проклятие обернулось бы для меня благословением.
Щеки его горели.
— Мне очень жаль, — ответил он как можно мягче. — Но мы не можем ждать, нам нужно отплыть с первым же судном.
Она опустила голову, закусив губу белыми зубками.
— Но я непременно прослежу, чтобы запрет был снят, — пообещал он. — Завтра я побеседую с Мудрой Женщиной. С нею вместе, я уверен, мы найдем выход.
Аури смахнула слезу и неуверенно улыбнулась ему:
— Спасибо. Все-таки мне бы очень хотелось, чтобы ты остался — или вернулся весной. Но если ты возвращаешь мне жизнь... — Она с трудом сдержала рыдания. — Нет слов, чтобы поблагодарить тебя за это.
Как просто стать богом.
Стараясь успокоить ее, он перевел разговор на хорошо знакомые ей предметы. Она так удивилась, что его интересует гончарное дело — оно считалось женским ремеслом, — что совершенно забыла о своих бедах, тем более что считалась искусной в выделке красивой посуды, восхищавшей Локриджа. Это заставило ее вспомнить сбор янтаря.