Миры Уильяма Моррисона. Том 2

— Надеюсь, Ронар, — сказал доктор Кэбэнис, — у вас нет никакой обиды на меня на этой сцене. Я бы очень не хотел думать, что моя жена не заняла первое место только потому, что судья оказался пристрастен.

— Не беспокойтесь, доктор. Я горжусь своей работой. Я выберу действительно лучшего.

— Конечно, и то, что пироги только пронумерованы, а не подписаны именами своих создателей, весьма упрощает дело.

— Это имело бы значение для человеческих судей. Но не для меня.

Снова прозвучал гонг, на этот раз более громко. Постепенно все смолкли. На сцене появился человек при полном параде, с желтыми шевронами на боках шорт и хвостами, свисающими с боком и спереди. Глаза его сияли настолько теплым приветствием, что почти скрывали страх.

— Как поживаете, Ронар? Я счастлив вас видеть.

— Все хорошо, сенатор. А вы?

— Лучше и быть не может. Хотите сигару?

— Нет, спасибо. Я не курю.

— И правильно делаете. Кроме того, я бы зря потратил сигару. Вы ведь не голосуете! — И он сердечно рассмеялся.

— Как я понимаю, готовятся принять специальный закон, позволяющий таким…м-м… людям, как я, принять участие в следующих выборах.

— Я за это, Ронар, я за это. Можете рассчитывать на меня.

На сцене появилась председательница, дородная и величавая женщина, которая улыбнулась сенатору и Ронару, и обменялась с обоими рукопожатиями, так же не выказывая признаков отвращения. Конкурсанты и зрители заняли свои места.

Председательница откашлялась.

— Дамы и господа, давайте откроем нашу встречу исполнением «Гимна Всех Планет».

Все поднялись на ноги, Ронар тоже. Его голос был плохо приспособлен к пению, но то же самое можно было сказать и о большинстве голосов собравшихся в этом зале. По крайней мере, Ронар знал слова наизусть.

Потом председательница поприветствовала собрание формально, от имени руководящего комитета.

Затем она представила сенатора Уиттена. Она лукаво упомянула о том, что сенатор давно достиг возраста неосмотрительности и до сих пор избегал брака. Очевидно, он враг женского пола, но все же собравшиеся женщины дают ему слово.

Сенатор Уиттен столь же лукаво принял вызов. Да, ему удачно, — если здесь уместно слово «удача» — удавалось избежать брака. Но он убежден, что если бы ему не выпала честь присутствовать здесь сегодня, познакомиться с красивейшими леди и испробовать плоды их таланта, он счел бы себя обездоленным. А вообще, он давно горой стоит за многоженство.

Затем сенатор Уиттен начал оду древнему искусству приготовления пищи.

Внимание Ронара рассеялось и стало блуждать по всему залу. Случайно его уши уловили перешептывания сидящих в первом ряду мужчины и женщины.

— Мне следовало поставить на пироге твое имя, а не мое, — сказал мужчина.

— Это глупо. Все мои подруги знают, что я не умею стряпать. И выглядело бы очень странно, если бы я вдруг победила.

— Будет выглядеть еще более странно, если победу одержу я. Представляю себе, что скажут мои парни в магазине.

— О, они просто глупы. Что плохого в кулинарном искусстве?

— Я не мечтаю о такой славе.

— Многие из лучших поваров мира были мужчинами.

— Но я не повар.

— Прекрати волноваться по пустякам, — в ее шепоте послышалось раздражение. — Во всяком случае, тебе все равно не победить.

— Этого я не знаю. Шейла?

— Что?

— Если вдруг я получу приз, ты станешь всем объяснять, какой я на самом деле мужественный? Ты будешь свидетелем моего твердого характера?

Она подавила смешок.

— Если ты не станешь мне помогать, — продолжал мужчина, — мне придется предоставить доказательства твердости моего характера самому.

— Тс-с-с, нас могут услышать!

Сенатор Уиттен продолжал пустое словоизвержение.

Ронар вспомнил прежние времена, когда он скитался по поверхности своей родной луны. У него больше не было старых желаний и прежних склонностей. Только их слабые отголоски все еще не хотели исчезать, призраки прошлого, не имеющие власти, чтобы причинить кому-нибудь вред. Но Ронар помнил старое чувство удовольствия, с каким он вонзал зубы в животное, которое победил самостоятельно, и с какой дикой радостью он глотал вкуснейшую плоть. Он больше не ел сырого мяса. Он не ел мяса вообще. Его тренировали против этого. И теперь он питался наполовину вегетарианской, наполовину синтетической пищей. Он был сыт. Вполне доволен, и когда-нибудь сможет совсем забыть о прошлой жизни.

Он не испытывал настоящего удовольствия в дегустации пирогов и других деликатесов, которые обождали люди. Но вкус его, по-прежнему сверхутонченный, служил теперь для выгоды других. А для него самого это выглядело насмешкой.

Голос сенатора Уиттена внезапно смолк. Раздались аплодисменты. Сенатор сел, поднялась председательница. Настало время оценить результаты.

Пирогов было больше сотни, облитых глазурью всевозможных цветов, благоухающих немыслимыми ароматами. Председательница представила Ронара и похвалила его беспристрастность и остроту вкуса.

У них была готовая судейская карта. Ронар медленно шел вдоль столов с пирогами.