— Нет-нет. Наблюдательность здесь совершенно ни при чем. Я догадался, о чем вы думаете, потому что сижу здесь, день за днем смотрю на эту лавчонку и думаю точно то же самое. «Браганза, — говорю я себе, — это конец твоей работе. Это конец просвещенному мировому правительству. Вон там, в витрине табачного киоска».
Несколько секунд он взирал на свой заваленный всяким хламом стол.
Хебстер инстинктивно насторожился: в воздухе запахло торговлей. Он понял, что этот человек занят непривычным делом — подыскивает тему, чтобы начать разговор. Хебстер ощутил в животе холодок страха. Зачем высокопоставленному должностному лицу ССК, чья власть была почти что выше закона и уж наверняка больше, чем у правительств, пытаться с ним торговаться?
Учитывая репутацию человека, привыкшего задавать вопросы с помощью завязанного конца резинового шланга, Браганза был слишком уж обходителен, чересчур разговорчив, непомерно дружелюбен. Хебстер чувствовал себя как пойманная мышь, которой кошка вдруг начинает жаловаться на соседскую собаку.
— Хебстер, ответьте, пожалуйста: каковы ваши цели?
— Прошу прощения?
— Чего вы хотите от жизни? Какие планы строите днем, о чем мечтаете по ночам? Йост любит девочек и желает получить их как можно больше. Фунатти — человек семейный, пятеро детей; он доволен своей работой, потому что его работа достаточно надежна и обеспечивает всякие там пенсии и страховки.
Браганза опустил голову и начал медленно, размеренно вышагивать перед столом.
— Ну, я немного другой человек. Не то чтобы мне не нравилось быть знаменитым полицейским. Я ценю, разумеется, регулярность, с какой финансовое ведомство платит мне жалованье; и в этом городе найдется очень немного женщин, которые могли бы сказать, будто, узнав об их благосклонности, я их с презрением отверг. Однако есть одна вещь, за которую я был бы готов отдать свою жизнь. Это Объединенное Человечество. Был бы готов отдать свою жизнь? Если говорить о кровяном давлении или шумах в сердце, то можете не сомневаться: я уже это сделал. «Браганза, — говорю я себе, — ты чертовски везучий остолоп! Ты работаешь на первое мировое правительство в истории человечества. А это кое-что значит».
Он остановился перед Хебстером и раскинул руки. Расстегнутый китель разошелся и обнажил черные густые волосы на груди.
— Вот он я. Вот, в сущности, все, что можно сказать о Браганзе. Если мы собираемся говорить серьезно, мне нужно столько же знать и о вас. Я спрашиваю: каковы ваши цели?
Президент компании «Хебстер секьюритиз, инкорпорэйтед» облизнул губы.
— Боюсь, что я даже еще менее сложен.
— Ничего, — подбодрил его собеседник — Расскажите об этом так, как вам больше нравится.
— Можно сказать, что прежде всего я бизнесмен. Главным образом я заинтересован в том, чтобы стать еще лучшим бизнесменом, то есть более крупным. Другими словами, я хочу стать богаче, чем сейчас.
Браганза пристально посмотрел на него:
— И все?
— Все? Разве вы никогда не слышали, как говорят: «Деньги — еще не все». Вот только назовите мне, чего деньги не могут купить?
— Они не могут купить меня.
Хебстер холодно оглядел хозяина кабинета.
— Затрудняюсь сказать, насколько велик спрос на подобный предмет потребления. Я покупаю то, что мне необходимо, иногда делая исключение, чтобы доставить себе удовольствие.
— Вы мне не нравитесь, — голос Браганзы стал грубым и неприятным. — Мне никогда не нравились люди вашего типа, так что нет нужды быть вежливым. Я, пожалуй, даже и стараться не буду. Я вам прямо скажу: я думаю, вы засранец.
Хебстер встал:
— Сядьте! Вас сюда пригласили по делу. Я в этом смысла не вижу, но сделаем все, как положено. Садитесь.
Хебстер сел. Он нехотя размышлял, получал ли Браганза хотя бы половину той зарплаты, какую он платил Грете Сейденхайм. Разумеется, Грета обладала многочисленными и разнообразными талантами и выполняла несколько отдельных и полезных работ. Нет, после вычета налогов и пенсионных взносов Браганза вряд ли получал даже треть Гретиного жалованья.
Он заметил, что ему протягивают газету, и взял ее. Браганза хмыкнул, снова залез за свой письменный стол и повернулся в крутящемся кресле к окну.
Это был недельной давности номер «Вечернего гуманитария». Еще когда Хебстер просматривал газету в прошлый раз, он отметил, что она уже перестала быть «рупором немногочисленного меньшинства, у которого есть свой отчетливый голос» и приобрела вид солидного издания. Даже если тираж, указанный в левом верхнем углу, поделить на два, то все равно у них должно быть не менее трех миллионов читателей. В правом верхнем углу в красной рамке располагался призыв к правоверным: «Читайте “Вечерний гуманитарий”!» Зеленая полоса через всю верхнюю часть первой страницы сообщала, что «Люди говорят дело, Первачи плетут околесицу!» Но самое важное находилось в центре полосы. Карикатура.