Мол, мой отец дал соизволение на организацию подальше от посторонних глаз — в восточной Сибири — будут собираться винтовки новой конструкции возможно и пулемёты.
Спрашиваю, имеет ли он желание возглавить их производство. Если да то выезжать нужно немедленно.
С собой взять только негромоздкие инструменты чертежи и специалистов, все остальное, включая семьи, будет доставлено потом.
Если же нет, не смею задерживать. На это место будет найден заграничный специалист, а вы я думаю прекрасно здесь справитесь с доводкой до ума берданки.
Ибо все новые разработки будут вестись только в Иркутске.
Он своими бровями хлопает, но ситуацию просёк быстро — очень видно ему захотелось поучаствовать.
Так как на мой вопрос — кого брать будете с собой и сколько — он сразу спросил — а сколько можно?
Я в ответ — сколько нужно? Подумал он минут пять и говорит десять инженеров и столько же лучших мастеровых.
Вот так этот немедленный выезд растянулся на два дня. Пару станков сдёрнули все чертежи и гору инструмента.
Семьям, — которые сразу выехать не могли — раздали по 100р. Они бы ещё месяц грузились, но я сказал, вечером уезжаем с вами или без вас.
А так как они заключили контракты и послушали старожилов, дезертировать никто не захотел.
Ну, вот снова Москва — придётся расстаться с ещё одной группой и с парой тысяч рублей. В беседе с Мосиным всплыло имя Хайрама Максима.
Мне его пулемёт до лампочки тем более он ещё только на бумаге, но и плодить конкурентов не следует.
Прощай сэр Максим, пусть земля будет тебе пухом. Приказал ребятам сделать несчастный случай, но не отрабатывать до верного.
Пусть шею при падении подвернёт и ладно.
Что-то мне в последнюю неделю не по себе. Молчит Питер. У меня даже на железке всё хорошо — согласования маршрутов — без проблем.
А вот точит червячок — ну не может любая власть, даже нынешняя смотреть на мои художества сквозь пальцы. И как в воду заглянул — в Москве на перроне нас ждали первые неприятности.
Но слава тебе господи — решаемые. Один фельдъегерь в сопровождении четырёх гвардейцев. Взяли их по-тихому — проводили их в пыточный вагон — сказали, что я там — они сами и пошли.
Сказали, мол, сейчас проснется, а самих в гостевом купе чаем напоили со снотворным. Пусть поспят.
Дела ещё в Москве были. Потрясти немного купцов-акционеров на предмет наличности. Берданок у нас была всего сотня, а патронов набрали много. В Тульских мастерских был один Гатлинг — взяли и его, но патроны на него дешевле было брать в Москве. На 20000 набрал, непоскупился, скупой платит жизнью. Фельдъегеря мне уже не забудут. Это не игра. Фельдъегеря — это правительственная связь — можно сказать голос императоров.
Его смерть — плохой пример для подданных. Они и при восшествии большевиков почти не пострадали, так пару другую генералов им вырезали и вывеску поменяли.
И работали на совесть, на новую власть, ибо силу свою доказала. Их даже КГБ своими агентами не баловало — потому, как в связь ЦК внедрять запрещено.
А может его живым оставить. Нет нельзя, морда лица мне его нравится, но за одним исключением моего отца он не предаст. Сие есть нехорошо. Непедавать надо меня. Ну ладно — идём на восток — как в песне поется. И пошли.
Решил не откладывать неприятностей. Сначала в П-вагон. Пленники очухались, крутятся голубчики.
С собой оставил Лаврентия и четверых старых его помошников, двоих новых. Один из них уникум подковы без усилий гнёт, исполнительный, но интеллектуальная печать на нём просматривается слабо.
Вторая — девка. У меня на неё планы. Все зависит от того, как она сейчас себя поведет. Имя я ей дал — Белоснежка. Похожа.
Привязали мы посыльного, — который дурные вести принёс — к станку.
И пока он булькал — дыхание востанавливал, я пакеты, что при нём были, распечатал и прочитал.
Так я и думал — крупные неприятности. Первый адресован Усачу, второй, что хуже, главе казачьего войска. Везли видать оба пакета на Кубань.
Ай — вовремя я оттуда смылся. И грамотно составлены. Велено держать Усача и меня на месте до приказа.
А Усачу веленно оставаться в распоряжении. Ай, ай, ай. Кто же у нас такой умный. Подпись отца — это ясно, но кто посоветовал?
Ведь задержи меня на месте, до приезда отца, и ту бумагу о РСС можно было сдавать в Утиль.
Я о ней всем встречным поперечным не зря трепался — только ожидал, что бить меня будут с этой стороны не так быстро.
Посмотрел я на пленника, зря говорю, мой касатик ты без прикрытия ко мне сунулся, ох зря.
Теперь расскажи, что ты об этом всём знаешь. Тот отвечает — у меня, мол, приказ, его и исполняю. Более ничего не знаю.
Врёшь, говорю, касатик — на такое важное дело без инструкций не посылают. Молчит. Ну ладно, не хочешь, — поговори с другим.
Лаврентия кликнул, ну давай касатик, делай, что запомнил. Девку подозвал, посадил записывать, что клиент запоёт.
Девка крепенькой оказалась. Блеванула только через десять минут после начала. Я её за другой стол пересадил, ничего говорю, в первый раз всегда трудно. Ты пиши, пиши. А запел товарищ фельдъегерь интересные пнсни. Инициаторами оказались оберпрокурор синода и военный министр.