Миссия"Крест Иоанна Грозного"

Палачи раздели нас до гола. Меня начали пытать огнем, а моего товарища по несчастью – водой, привязав его к деревянной доске, они стали макать его вниз головой в здоровенную бадью с водой, периодически вытаскивая, чтобы не захлебнулся насмерть. Меня же привязали спиной к деревянному колесу и стали прокручивать над жаровней с раскаленными углями. Признаваться нам было не в чем, мы не знали ни имен действующих государственных лиц и плохо разбирались во внутренней политики России. Просто-напросто мы еще не успели освоиться и адаптироваться в том времени истории, куда нас забросил Временной Патруль. Этим самым мы еще больше разозлили своих палачей. Пытать меня начали с ног, постепенно, все больше и больше раздувая угли в жаровне кузнечными мехами, палачи выбивали из меня признание, которое я попросту не мог дать из-за своего незнания. Все происходящее с нами казалось жутким и диким кошмаром и напоминало дурной сон, если бы не адская боль. Мои ноги покрылись огромными волдырями и кожа, не выдержав жара, местами начала лопаться. Временами я терял сознание, но палачи пристально следили за нами, стараясь как можно дольше продлить муки и не дать нам без признания отойти в мир иной. Меня вновь привели в чувство, обливая холодной водой, и стали равномерно поджаривать путем вращения колеса. Но одного не учли наши мучители. Они попросту не могли этого знать. Мой нательный крестик на груди нагрелся до такой степени, что в темной пыточной камере, к их великому ужасу и изумлению, открылся временной портал. Жуткий страх сковал и судей и палачей. Сквозь мутный липкий туман, который сопровождал открытие портала, были видны лица людей находившихся в Академии. Они тоже с ужасом наблюдали за нашими мучениями. Но временной портал просуществовал не долго, всего пару минут, которые показались мне вечностью. От чрезмерного нагрева что-то произошло с крестиком открывшим портал и он перегорел, как оказалось навсегда. Портал потух, пыточную камеру опять окутал липкий туман. Палачи и судьи, выйдя из ступора, оставили нас на произвол судьбы и в ужасе бросились на утек. Мой товарищ так и захлебнулся в бадье с водой, а я, вися на колесе вниз головой над углями, от жуткой боли потерял сознание.

Очнулся я уже обратно в каземате. Я лежал на полу на куче жухлой прогнившей соломы. Одежды на мне не было, а все тело было покрыто жуткими ожогами, а вместо лица была кровавая маска. Боль была просто нестерпимой. Я лежал и старался не двигаться, временами проваливаясь в небытие. Но спасительное забвение не могло длиться вечно, в чувство меня приводили крысы, которых привлекал запах гниющего поджаренного мяса. Я мечтал о смерти как об избавлении, но смерть обошла меня стороной, тем самым, усиливая и физические и душевные муки. Про меня забыли. Охрана, прослышав обо мне, в страхе боялась меня, считая злобным колдуном. Впрочем, в этом был и большой плюс. Боясь моего гнева, они ничего не крали из скудного рациона узника и приносили пищу и воду в срок, просовывая ее через едва приоткрытую дверь. Как не странно, но я не подхватил заражения и хоть и медленно, но пошел на поправку. Когда я окреп настолько, что уже мог двигаться без жуткой боли, я стал думать о том, как бы раздобыть огонь и вновь открыть портал. Эта идея-мечта захватила меня целиком, я просыпался и засыпал с мыслью только об этом, но жестокая судьба готовила для меня еще одно испытание. Судьи побоялись вызвать меня к себе на допрос. В сопровождении двух стрельцов, ко мне в каземат спустился приказной дьяк, который дрожащим и срывающимся от страха голосом зачитал мне вердикт суда. Теперь меня обвиняли в колдовстве и ереси, и меня надлежало перевести в монастырскую тюрьму и заключить там до скончания моих дней, чтобы в тишине и молитве я мог встать на путь исправления и ценой свей моей жизни, как они считали, искупить свои грехи.