Миссия России. Первая мировая война

— Был господин, да весь вышел. Я ненадолго отлучусь. Очень надо, господа… — пьяно и негромко пролепетал Космин, делая несколько неуверенных шагов к выходу.

— Оставьте его, подпоручик. Видите, с ним что-то происходит. Может быть, и пьян, но скорее влюблен, — негромко произнес Гумилев.

Космин поднялся по ступеням вверх и вышел на улицу. Смеркалось. Фонари, казалось, еще неярко освещали площадь и прилегавшие улицы. После ресторана, прокуренного, наполненного запахами, вареной, жареной, острой, приправленной, фаршированной снеди, ярких запахов вина, водки, пива, на улице ему показалось прохладно, свободно и чисто. Кирилл вдохнул всей грудью, расправил плечи. Она не успела уйти далеко. Трезвея, он быстрым шагом пошел вслед за ней. Она, услышав его торопливые шаги, обернулась, остановилась…

— Господин офицер, неужели вы взялись преследовать меня? — слышит он бархатный грудной голос.

— О нет, сударыня! Хотя, конечно, да, собираюсь, — подлетая, говорит Кирилл.

— Тогда извольте проводить меня до дома.

— С великим удовольствием!

Она ведет его налево от Марсова поля притихшими улицами столицы. Они говорят о поэзии, забыв даже познакомиться. Уже у парадного входа большого многоквартирного дома он приходит в себя, пытаясь определить, где находится.

Она протягивает ему свою визитку с адресом и номером телефона.

— Спасибо вам, молодой человек, что проводили даму в столь поздний час и в такое опасное время.

— Рад служить вам, сударыня!

Он принимает кисть ее правой руки в перчатке, целует ее.

— О-о-о, вот как! — негромко и с некоторым удивлением говорит она.

Он стягивает тонкую перчатку, властно, нежно поворачивает ее кисть ладонью вверх. Трепетно целует ее душистую, атласную ладонь, словно утопая в ней, касаясь стеклами пенсне запястья ее руки. Стекла слегка запотевают.

— Ах, даже так! — с явным удивлением и удовольствием восклицает она.

— И даже так, — тихо шепчет он, продолжая страстно целовать ее нежные пальчики.

— Тогда уж сделайте милость, господин офицер, проводите меня до дверей квартиры. Не предаваться же столь страстным чувствам здесь, на улице.

Она влечет его за собой. Он послушно и с удовольствием, сдерживая трепет в сердце, дрожь в коленях, следует за ней вверх. Шпоры позвякивают, цепляясь за каменные ступени.

— Как вас величать, мой рыцарь?

— Кирилл Космин.

— Молодой человек с таким поэтическим дарованием, с таким именем и с офицерскими погонами на плечах, несомненно, должен быть дворянином? — негромко спрашивает она на полутемной лестнице.

— Несомненно, — отвечает он, смело и нежно целуя ее в шею.

— Умерьте свой пыл… На время, — тихо шепчет она.

Она отрывается от него, и они поднимаются на еще один лестничный пролет. Здесь он нежно вновь берет ее руку, начинает целовать. В его сердце и в голове звучат стихи…

Уже в ее полутемной квартире он успевает подумать:

«Неужели она — проститутка? Не могу поверить… Хотя, впрочем, какая разница?»

Его руки находят ее стройную талию, и их уста сливаются в долгом поцелуе…

Он проснулся в чужой постели. Понял это по запаху белья и почувствовал ее легкое дыхание рядом. Открыл глаза. Было по-утреннему светло, прохладно, таинственно, радостно. В голове кружились обрывки собственных стихов:

Лестница, где мы стоим, вздыхая.Ей ладонь целую, а в вискеБьется пульс.Шепчу ей: «Дорогая,Утонуть хочу в твоей руке».

Вспомнил ее имя, произнесенное им вчера лишь один раз, перед тем как обнять ее, уже полуобнаженную, в постели.

— Соня, ты спишь?

— Спи, Кирилл, еще рано. Успеем поговорить за утренним кофе.

Сердце его встрепенулось, душа возликовала. При мысли о том, что у него есть теперь женщина, та, которая нравится ему, которой нравится он, которая верно будет ждать его, писать, Кириллу стало тепло. Чувство мужской гордости и победы наполнило сердце…

А потом было счастливое, безмятежное позднее утро. Ароматный черный кофе дымился на столе. Она в одном пеньюаре, сидя за столом и положив обнаженные белые, стройные ноги одну на другую, курила длинную, тонкую папиросу, красиво выпуская дым через трубочку своих чудесных уст. Курила, таинственно рассматривала его своими большими, выразительными темно-синими очами сквозь сизый дымок папиросы. Он же, надев сапоги, галифе с подтяжками, в одной белой нижней сорочке пил кофе маленькими глотками и любовался ею. Его китель висел на спинке стула. Амуниция, ремни, сабля, сваленные в кучу за ненужностью, лежали рядом на полу.

И затем снова, как ночью, они окунулись в море любви, оказавшись в чистой, душистой, белоснежной постели…

До гостиницы Космин добрался только через двое суток после того, как оставил Пазухина в «Привале». Вошел в номер трезвый, чисто выбритый, утомленный и счастливый. Алексей был навеселе и не один, но явно переживал за друга.

— Приветствую вас, господа!

— Где тебя носило, Космин? Я уже вновь собирался идти в «Привал» и искать тебя вот с господином Ивановым.

— Прости, Алексей, расскажу потом. Страшно устал. Хочу спать.

— Ты счастлив?

— Думаю, да.