Миссия Русской эмиграции

После падения Крыма раскол по этому вопросу прошел и через кадетскую партию: правые кадеты в Берлине (Набоков, Гессен – «Руль») продолжали надеяться на интервенцию; левые кадеты в Париже (Винавер, Милюков – «Последние новости») выступили против, присоединившись к эсерам и считая, что антикоммунистические действия лишь «льют воду на мельницу большевиков» - дают им оправдание для террора. На эту позицию стали и народные социалисты. Именно с этих пор обретает контуры леволиберальный фланг эмиграции, лидеры которого (эсер Керенский и кадет Милюков) в годы гражданской войны никак себя не проявили – но после ее окончания объединили усилия по созданию эмигрантского представительства на основе членов бывшего Учредительного собрания (где у эсеров было большинство), а не на основе членов Думы и Государственного Совета (как хотели правые кадеты).

Нэп еще более усилил расхождения. Созданное в 1924 г. под руководством Милюкова из левых кадетов и правых социалистов леволиберальное Республиканско-Демократическое Объединение заявило, что большевики неизбежно эволюционируют к демократии и эмиграция не должна этому мешать излишним антикоммунизмом. (РДО выпускало журнал «Свободная Россия», из других его деятелей стоит назвать С.Н. Прокоповича и Е.Д. Кускову). Правокадетский же «Руль» в Берлине сами большевики считали одним из своих главных врагов в эмиграции.

Порою противники решительных действий против большевиков объясняли свою позицию патриотизмом, недоверием к «империалистической политике Антанты» - это можно было слышать и от социалистов, которые, не участвуя в белых правительствах, вместе с ними выступали против расчленения России в гражданской войне. Съезд членов Учредительного собрания (1921 г.) также выразил аналогичный протест (хотя и оставил открытым вопрос о границах будущей России). В сущности, в национальном вопросе почти вся эмиграция была едина, считая, что любые договоры лимитрофов с большевиками незаконны, что состав и границы будущего Российского государства вправе определить только его будущий свободный парламент; эсеры даже восклицали, что будущая окрепшая Россия еще припомнит полякам то, как они «братской рукой» вонзили ей нож в спину[69]

. (Впрочем, в гражданской войне эгоистично вели себя все новообразованные государства, поощряемые Антантой: Литва, Латвия, Эстония, Финляндия – но в Польше к этому добавились и преследования православия. Своего рода возмездием за это для них позже стал сам большевизм, против которого они не пожелали бороться вместе с русскими Белыми армиями, даже с теми, которые были готовы признать независимость лимитрофов…».

Но вместе с отрицанием военного вмешательства левый фланг отрицал и политическое. Позиция тогдашних «эволюционистов» объяснялась не столько патриотизмом, и даже не столько политической наивностью, сколько прагматической стратегией: левое крыло, сознавая свою немногочисленность, боялось, что свержение коммунистов внешней интервенцией в тех условиях приведет в России к победе правых – что выглядело для них еще менее желательным.

Так, Римша подчеркивает, что в крымский период именно «страх перед победой Врангеля заставлял левых демократов энергично выступать против военной интервенции»[70]. Фолькман отмечает эти страхи и в дальнейшем: «С 1921 г. левые кадеты видели свою главную задачу в предотвращении захвата власти в России монархистами, а не в активной борьбе против большевизма», надеясь, что «упрочение внутриполитических позиций большевиков привело бы к постепенной демократизации, в ходе которой стало бы возможным возвращение на родину»[71]

. (Поэтому и откололись правые кадеты во главе с В.Д. Набоковым, для которых борьба против большевиков была важнее, чем борьба против монархистов.)

Стоявшие же на крайнем левом фланге меньшевики до тех пор в основном сотрудничали в России с большевиками; их эмигрантская деятельность начинается с ноября 1920 г., когда выехавшие Мартов и Абрамович опубликовали в первом же номере «Социалистического вестника» призыв «ко всем честным демократам міра»: продолжать всемірную борьбу международного пролетариата, протестовать против любой (скрытой или явной) антибольшевистской интервенции или блокады, бороться «за немедленное признание советской власти»[72]. В этом они сошлись с левыми эсерами, и под их влиянием западная социал-демократия признала власть большевиков. (Где здесь провести границу между «оппозицией» и большевистской «пятой колонной» - особый вопрос, весьма занимавший тогда эмиграцию...)

В те годы именно позиция левого фланга находила отклик в правительствах Запада и особенно в финансово-промышленных кругах, которые были заинтересованы в торговле с Советским Союзом. Все описанные эмигрантские съезды и расколы проходили в тени важных международных конгрессов 1922 г. в Каннах, Генуе, Гааге, Лозанне, которые привели вскоре к дипломатическому признанию большевиков большинством западноевропейских стран (Германия – 1922, Италия – 1923, Англия и Франция – 1924)...