Миссис де Уинтер

Но она будет вести наблюдение, подсказал мне внутренний голос, она будет шпионить и знать, когда его нет дома - а его обычно не бывало добрую половину дня, - и снова приедет. Я не могла ему ничего рассказать. Он никогда не понимал, почему я боялась ее, для него она всегда была лишь экономкой. Нельзя было сказать, что он ее любил или, наоборот, не любил эти понятия не применимы к прислуге, хотя я думаю, что он всегда восхищался ее расторопностью и сноровистостью. Кстати, я тоже, ибо в Мэндерли она вела хозяйство безупречно. Максим и я в минувшие годы практически обо всем рассказывали друг другу, однако я не решалась открыть ему то, что произошло между миссис Дэнверс и мной, что она говорила мне о Ребекке, с какой ненавистью относилась к нему и с каким презрением ко мне. В этом не было необходимости, даже если бы я и нашла нужные слова. Все прошло, сказала я себе, ее нет. Я никогда не буду о ней думать.

Однако где-то в глубине какой-то голос нашептывал мне иное, пробуждал сомнение, раздувая фитилек страха. И получилось именно так, как я и предчувствовала.

Я не поеду. Этого не нужно делать.

Я уйду. Чтобы не быть здесь. Отправлюсь к Банти Баттерли.

Однако на следующее утро Банти позвонила и сказала, что они уезжают на неделю в Париж.

- Мой дорогой дружище решил, что меня нужно немножко развлечь. Бог знает, что это за штука такая на исходе лета - fermeture annuelle (Ежегодное закрытие сезона (фр.).) и прочее, если будет очень тоскливо, мы махнем на побережье, скорее всего в Биарриц. Хорошо бы, чтобы вы присоединились к нам. Вы не могли бы убедить Максима все бросить и приехать?

До этого я всегда думала, что мне вряд ли когда-либо снова захочется отправиться за границу, я была намерена остаток своей жизни провести в Коббетс-Брейке. Но по мере того как Банти продолжала говорить, у меня родилось дикое желание уговорить Максима уехать, сбежать подальше, почувствовать себя на свободе, посидеть на солнечной террасе под тентом, лениво потягивая ликер, походить по тем местам, куда она за нами не последует.

Пустые мысли. У Максима нет желания уезжать, и я едва ли смогу ему объяснить, почему мне этого так хочется.

Я не могла бежать, не должна, это было бы свидетельством немощности, незрелости, трусости. Чего я боюсь? Снова и снова я стала спрашивать себя: что может произойти, что она может сделать?

Ничего, ответила я себе. Ничего и еще раз ничего.

И я решила, что когда за мной придет машина, я поеду, потому что должна с ней встретиться, есть вещи, о которых я намерена сказать, вопросы, которые хочу задать. Я дам ей понять, что теперь я совсем другая, научилась владеть собой, и скажу, чтобы она никогда больше не приезжала в Коббетс-Брейк, что это рассердит и расстроит Максима.

Я составляла фразы и произносила их вслух, пока ходила по дому и саду; слышала, как спокойно и убедительно звучит мой голос, сдержанно, но не враждебно. Я буду играть, притворяться, и эта игра будет отражать реальность.

В тот день я одевалась с особой тщательностью - выбрала платье и жакет понаряднее, какие обычно не носила в деревне, красиво распустила волосы. Раньше она знала, что у меня нет интереса к нарядам, что мне свойственна робость в выборе фасона и цвета, и постоянно сравнивала меня, оглядывая сверху донизу, с Ребеккой, которая одевалась со вкусом и шиком.

Посмотревшись в зеркало, я осталась собой довольна - голубой цвет мне шел, я почувствовала себя уверенно.

"Ой, мамочка, лондонское платье, лондонское платье!" - скажут мальчики, весело пританцовывая вокруг меня; но потом младший загрустит, не желая меня отпускать.

Машина медленно и почти бесшумно катилась по гравийной дорожке. Я ее ожидала и, едва услышав, открыла входную дверь, что, конечно же, было неправильно - мне нужно было выйти хотя бы минутой позже. Я почувствовала, что шофер - мрачноватый, плотного сложения, молчаливый мужчина - это заметил.

- Спасибо, - поблагодарила я, когда он открыл дверцу, и в самый последний момент удержалась от светской фразы о жаркой погоде: ведь он наверняка рассказал бы ей об этом, они были заодно - Пурвисс и миссис Дэнвере.

Когда мы выехали за ворота, я оглянулась, чтобы окинуть взглядом целиком весь дом - освещенный послеполуденным солнцем, вместе с окружающими его зелеными склонами, он представлял собой красивейшее зрелище. Правда, подумала я, он не очень-то поддается нашим усилиям преобразить его, он остался таким же, каким был до нашего появления, и мы, подобно муравьям на поверхности старого муравейника, едва обозначаем свое присутствие.

Все будет хорошо, решительно сказала я себе, после сегодняшнего визита я буду чувствовать себя совсем иначе, чем сейчас, просто прошлый раз меня ошеломил ее внезапный приход. Теперь же все будет по-другому.

Должно быть.