Миссис Кеннеди и я

Расследованием убийства занималась комиссия Уоррена, и нам с Полом пришлось написать отчеты обо всем, что произошло в тот день. Меня вызвали на очную ставку со следователями и долго допрашивали, заставляя переживать те ужасные секунды в Далласе снова и снова.

Это, впрочем, было еще терпимо. Хуже всего оказалось то, что теперь нам предстояло с этим жить. Смотреть в лицо миссис Кеннеди, Джону и Кэролайн, видеть их скорбь и понимать, что в какой-то мере в этом виноваты и мы. Когда миссис Кеннеди спросила меня, что теперь будет со мной, я сказал, что все будет нормально. Время шло, нормальнее ничего не становилось, и я начинал понимать, что вряд ли кто-либо из нас сможет вновь стать нормальным.

Двенадцатого июня 1964 года Пол подал заявление об отставке. Он дал себе полгода, чтобы попробовать жить дальше, – и не смог. Меня расстроил его уход, но я все понимал и полностью разделял эту боль.

Тем же летом миссис Кеннеди решила переехать в Нью-Йорк насовсем. Она надеялась, что сможет затеряться в разношерстной толпе и дать своим детям немного свободы. Она всегда хотела только свободы.

Я сопровождал ее во время поисков нового дома, и в конце концов она выбрала большую квартиру на Пятой авеню с видом на Центральный парк. Музей «Метрополитен» и «Карлайл-Отель» располагались всего в нескольких минутах ходьбы. Стефан и Джин Кеннеди-Смит тоже жили рядом. Миссис Кеннеди хорошо знала и любила этот район города. На время ремонта и обустройства квартиры она остановилась в «Карлайле», а мне пришлось ютиться в маленьком номере по соседству с ее апартаментами еще несколько месяцев.

У миссис Кеннеди был свой собственный офис на Парк-авеню, Нэнси Такерман все еще служила ей секретарем, помогая разрабатывать планы строительства библиотеки имени Кеннеди и отвечая на тысячи писем от поклонников.

С момента убийства президента прошел почти год, и мы оба понимали, что пора двигаться дальше. Последний день в Нью-Йорке запомнился мне внезапной прощальной вечеринкой в офисе миссис Кеннеди. Компания собралась не особенно большая: сотрудники конторы и другие агенты нашей группы. Все пытались создать праздничное настроение и делились приятными воспоминаниями о прожитых вместе годах.

Под конец миссис Кеннеди принесла большой плакат на ватмане с подписями от всех присутствующих. На нем была нарисована фигура неопознанного секретного агента в солнечных очках и красовалась крупная надпись: «Грязная Дыра, штат Вайоминг, приветствует нового жителя!» Шутка действительно забавная: никто не знал, куда меня отправят после окончания этой миссии, и с неплохим шансом следующим назначением мог оказаться какой-нибудь захудалый городишко у черта на куличках. Миссис Кеннеди всегда любила такой юмор, и плакат изрядно всех рассмешил.

Затем она отдала мне большую черную папку на кольцах с подписью: «Путешествия Клинтона Дж. Хилла». Внутри оказалось подробное описание всех четырех лет нашего знакомства с множеством фотографий. Печатные ярлычки с подписями возле каждого фото помогали ориентироваться.

«ГРЕЦИЯ: Сперва он редко выходил на передний план, и узнать его можно было лишь по очкам». Целая страница была заполнена фотографиями, где я помогал носить многочисленные чемоданы первой леди. Подпись гласила: «ГДЕ БЫ ТО НИ БЫЛО: Наши славные агенты всегда готовы прийти на помощь». Была и фотография с весельной лодки в водах возле Пестума: я греб изо всех сил, сопровождая работу веселыми воплями, и она просто умирала от смеха. «ИТАЛИЯ: Идеальный аккомпанемент к плеску весел». Равелло: миссис Кеннеди в купальнике позирует для журналистов, плавает, отдает мне приказы во время прогулки на яхте… Марокко: мы с ней идем по улице, болтаем и смеемся. На этом фото подпись была сделана ее рукой: «Мистер Хилл, вы счастливы работать со мной? – Ж. Б. К.».

Воистину бесценный дар.

Мы с миссис Кеннеди слишком многое пережили вместе. Больше, чем кто-либо когда-нибудь сможет представить.

Больше, чем кто-либо из нас когда-либо осмелится рассказать.

Эпилог

Она была и остается одной из самых узнаваемых женщин в мире: элегантная, утонченная, аристократичная, настоящая леди во всех смыслах этого слова. Жаклин Бувье Кеннеди-Онассис умирала от рака в той самой нью-йоркской квартире, которую тридцать лет называла своим домом, и я не мог сдержать слез.

Конечно же, я знал, что она больна. В февральской «Вашингтон Пост» писали, что ей диагностировали лимфому Ходжкина и назначили лечение. В новостях говорилось, что болезнь обнаружили на ранней стадии, когда она легко излечима. На пару секунд меня охватило желание позвонить ей, но я тут же отбросил эту мысль. Я не знал, что сказать, и вряд ли смог бы найти нужные слова. Вместе с ней мы прошли через очень многое, и пусть даже наши жизни продолжались (если можно было это так назвать), мой звонок наверняка оживил бы в ней воспоминания о том ужасном дне, который изменил все. Один звук ее голоса… Это было бы слишком больно, и я так и не смог заставить себя набрать номер.