Мистер Эндерби изнутри

— Пит, — сказала она. — Пит, сделай так еще раз. Ох, Пит, обалдеть, черт возьми. — Акцент грубый, с намеком скорее на Горбалс[118], чем на Эскбэнк; вдобавок спящая Веста начала прибегать к грязным терминам, предполагавшим крайнюю развязность. Эндерби в ужасе слушал, успокоив в конце концов нервы соображением, что спящему все позволено, даже некрофилия. Он не стал предпринимать попыток вытащить сумочку из-под серебряной руки; возможно, в квартиру удастся войти без ключа. Совершить проникновение, как говорится. Теперь ему хочется совершить бегство, причем поскорей.

Пока он нашаривал дверную ручку, скрытую под норковой шубой, висевшей на дверном крючке, возникло впечатление, будто она почти что воспряла от сна; в конце какого-то длинного коридора ствола головного мозга Эндерби резко, предупредительно звякнул какой-то звонок. Он ее успокоил словами и звуком:

— Брарррх. Просто иду в уборную. — Последние адресованные ей слова при тихо взятой под руку норке. Она что-то буркнула, облизнулась, потом, как бы удовлетворенная, начала опускаться к более глубоким уровням сна. Эндерби открыл дверь и вышел. Секунду постоял, успокаивая громкое сердце, испытал осторожное ликование в предчувствии, что скоро, в самолете, испытает полное, ничем не ограниченное ликование.

Когда он взвешивал чемодан, оплачивал груз, покупал на автобус билет, зашевелился стих:

Мачеха Запада…

Эндерби с волнением ждал, когда образы попадут в фокус, — Император и Папа, пантомима одной и той же дамы, больше никакого красного мяса после изобилия на рычащей арене, старая сука-волчица с отвисшими сосками, большой задний двор с разбитыми колоннами в ожидании мусорщика; Эндерби с нетерпением ждал рифмованных строчек. Город, голод. Дальше ничего.

Мачеха Запада, наипродажнейший там-там-там городИз всех. Пользуясь сукой-волчицей,

Ромул и Рем утоляют там-там-там-там голод,Там-там из сточной канавы водицей.

В автобусе до Кьямпино Эндерби, хмурясь, призывал Музу сделать что-нибудь с этим хламом. Посаженный в самолете рядом с негром-священником, он ворчал и хмурился так, что стюардесса пришла и спросила, в чем дело. Личность подозрительная: ворчит, хмурится, норковая шуба в багажной сетке над головой. Эндерби смотрел вниз на Рим, уже совсем забыв о Весте. Надеясь, что на прощанье удастся шепотом процитировать хоть станс стиха. Расстроенный, полный неких предчувствий, помня пророчество предателя Роуклиффа, он сумел выдумать только прощание, выходившее за грань слов, которое негр-священнослужитель явно принял за неуважительный комментарий относительно цвета своей кожи:

Фффффрррррерррррпшшшшшш.

Часть третья

Глава 1

1

— Вам абсолютно не о чем беспокоиться, — заверил доктор Престон Хоукс. — Снимки отрицательные: ни ТБЦ, ни карциномы, ничего. — И поднял парочку мутных портретов Эндерби изнутри. — И все прочее точно так же. — У него был громкий северный голос, кое-какие гласные кустарно приближались к нормативному языку. — Можете идти со спокойной душой. — Молодой, чрезвычайно зубастый, взъерошенный, загорелый, он как бы побочно рекламировал оздоровительные возможности курорта, где практиковал. — Если сода помогает от диспепсии, просто сидите на соде. Но в принципе ваш желудок с кишечником идеально здоровы.

— Вы бы сказали, — уточнил Эндерби, — что в ближайшем будущем я вряд ли умру, да?

— О, дорогой дружище, — сказал доктор Престон Хоукс, — никто из нас этого никогда знать не может. Кроме обычных жизненных случайностей — наезд, удар током, поскользнулся в ванной, — всегда существует определенный неведомый фактор, выявлению не подлежащий. Мы знаем много, — сказал он, — однако не все. Но, насколько я вижу, физически вы здоровы и можете прожить много лет. — И засиял перед Эндерби, словно жарившийся ломтик картошки. — Конечно, — оговорился он, — сердечные тоны не так хороши, как могли бы. Упражняйтесь: теннис, гольф, прогулки. Хорошо бы слегка похудеть. Воздержитесь от жареного; не ешьте слишком много крахмала. Работа у вас сидячая? Писарь какой-нибудь?

— Пожалуй, в устаревшем смысле, — признал Эндерби. — Я, — объяснил он, — поэт.

— Вы хотите сказать, — недоверчиво переспросил доктор Престон Хоукс, — это ваша работа?

— Была, — сказал Эндерби. — Собственно, я поэтому к вам и пришел. Понимаете, больше стихов не пишу.