Мистер Эндерби изнутри

Вот каков был распорядок обычного дня Эндерби: подъем на рассвете, а может быть, позже, одинаково зимой и летом; завтрак, испражнение, потом работа, которая иногда начиналась собственно при испражнении; в десять пятнадцать он брился, готовился выходить, зачастую с сеткой для покупок; в десять тридцать покидал квартиру, шел к морю, покупал батон, кормил чаек; сразу после пил утреннюю порцию виски со стариками и умирающими, или, если Арри не работал, с Арри в «Гербе масонов»; иногда наносил визит к Арри на кухню, получая от него обрезки для кладовой: индюшачий каркас, куски жирной свинины, кусок бараньей шеи на воскресный обед; потом, по мере надобности, делал покупки — батон для себя, картошка, десяток сигарет, пикули, пирожок с мясом, горчица за четыре пенни; возвращался домой и готовил еду, а когда со вчерашнего дня оставалось что-нибудь холодное, сразу ел и работал во время еды; дремал, сидя на стуле, или даже одетый сворачивался в постели, целенаправленно засыпал. Потом обратно в уборную, к последнему длительному дневному уроку; потом остатки еды или хлеб с каким-нибудь недорогим лакомством; на ночь чашка мачехиного чаю; постель. Никому не мешающий образ жизни. Капризная Муза время от времени нарушала порядок, забрасывая Эндерби стихами — фрагментарными или полностью сформированными, — и тогда среди виски, в постели, готовя, работая над структурой нелирических произведений, он сразу записывал под ее истерическую, хладнокровно пророческую или телеграфную диктовку. Музу он уважал, но капризов боялся: она бывала игривым котенком, тигрицей с выпущенными когтями, сосущим палец слабоумным ребенком или высокомерной богиней в бальном наряде эпохи Регентства, с непредсказуемыми настроениями и посещениями. Другие визитеры были более предсказуемы: диспепсия в разнообразных формах, ветры, икота. В тихие дни в промежутках меж явлениями небесных и земных откровений он жил одиноким и безобидным мужчиной. Письма и визитеры редко толкались в дверь, новости из опасного мира никогда не вторгались. Дивиденды и крошечные гонорары выплачивались прямо в банк, который он посещал лишь раз в месяц, покорно ожидая наличных с чеком, аккуратно выписанным на двадцать с чем-то фунтов, стоя за мытарями с бычьими шеями и аскетическими мясниками, необъяснимо вносившими долго пересчитывавшиеся кучи тусклой меди. Он никому не завидовал, кроме проверенно великих покойников.

Рутинный распорядок, уже возмущенный катастрофической поездкой в Лондон, еще сильней возмутило последствие этой поездки, а именно доставка большого пакета. На адресном листке напечатано «Фем» и представлено изображенье холеного, но идиотского личика молодой женщины, видно типичной читательницы «Фема». Углубившийся в свою поэму Эндерби получил пакет без брюк, разинув рот, потом побежал распечатывать с колотившимся сердцем в гостиную. Там оказался контракт на подпись и краткое письмо от миссис Бейнбридж, сообщавшее, что вот это контракт на подпись и старые номера «Фема». Писала она длинными жирными штрихами, официально, по-деловому, однако позволила писчей бумаге в высшей степени деликатно пропитаться своим ароматом. Эндерби обладал слабым чутьем, но весьма отчетливо уловил ее очень женственный образ. Вот так вот.

Эндерби мало что знал о журналах. Читал мальчишкой «Смешное кино» и «Забавные чудеса». В юности знакомился с поэтической периодикой и осиными воскресными обзорами левого крыла. В армии просматривал то, что обычно читают солдаты. В приемных специалистов сидел с каменным лицом над «Панчем»[42]. Ему было известно о послевоенном потоке дешевых журналов, изумлявших разнообразием специализации и количеством культов, которым служили. По его сведениям, два-три целиком посвящались некому скончавшемуся знаменитому киноартисту, превратившемуся в какого-то задубеневшего божка; попадались на глаза другие, которые, каждый по-своему, прославляли живых молодых обормотов с гитарами — предположительно поименованных миссис Бейнбридж поп-певцами. Молоденькие девушки явно испытывают сильный религиозный голод, удовлетворить который, видно, могут лишь эти жалкие симулякры и их пресс-жрецы. Вдобавок у тех самых девушек водятся деньги, криком кричат, хотят потратиться, ибо, кажется, в нашу эпоху профессионалов в выигрыше лишь неумелые и безмозглые. Но и у мечтательных жен деньги есть. «Фем» с визгом дрался за их шестипенсовики, стараясь отпихнуть локтем «Женственность», дать по зубам «Прелести», содрать корсет с «Женушки», выдрать волосы «Блонди» за черные корни.