Мистер Пип

Звучание моего имени отозвалось у меня в голове, где-то очень глубоко. Я уже знала, что слова способны уводить нас в другой мир, но еще не догадывалась, что с помощью одного-единственного слова, произнесенного только для своих ушей, можно перенестись в потайной, ото всех спрятанный закуток. Матильда, Матильда, Матильда. Я твердила это раз за разом. Повторяла на все лады, даже по слогам, и стены потайного закутка раздвигались. Ма-тиль-да.

— И вот еще что, — сказал мистер Уоттс. — Никто за всю вашу недолгую пока еще жизнь не произносил вашего имени точно так же, как вы, когда проговаривали его про себя. Это — ваше. Ваш особый дар, которого никому не отнять. Тот же дар использовал наш друг и соратник Чарльз Диккенс, придумывая свои сюжеты.

Тут мистер Уоттс сделал паузу и обвел глазами учеников, чтобы проверить, не слишком ли он торопится и успеваем ли мы следить за его мыслью.

Я покивала, и мистер Уоттс продолжил.

— Так вот, когда в сентябре тысяча восемьсот пятьдесят восьмого года мистер Диккенс взялся писать «Большие надежды», первым делом он освободил место для голоса Пипа. Как он это сделал? Каждый из нас только что нашел у себя в голове маленький закуток, в котором наш голос звучит чисто и живо. Мистер Диккенс закрыл глаза и стал ждать, пока не услышал начальные слова.

Мистер Уоттс зажмурился, и мы тоже стали ждать. Наверное, это была проверка, потому что он внезапно открыл глаза и спросил, помнит ли кто-нибудь эти начальные слова. Никто не помнил. Пришлось ему вспомнить за нас. Он снова закрыл глаза и начал по памяти читать строки, которые с той поры врезались мне в память не хуже моего имени. До самой смерти буду помнить услышанное в детстве от мистера Уоттса: «Фамилия моего отца была Пиррип, мне дали при крещении имя Филип, а так как из того и другого мой младенческий язык не мог слепить ничего более внятного, чем Пип, то я называл себя Пипом, а потом и все меня стали так называть».

В другое время нас бы только запутали все эти разговоры про голоса и тайные закутки. Но мы только что лишились крова и успели понять, что наши хижины хранили нечто большее, чем домашний скарб. Когда мы вечерами лежали в одиночестве на своих тюфяках, родные стены давали приют нашей глубинной сущности, невидимой постороннему глазу. Мистер Уоттс открыл нам, что приют для нее можно найти в другом месте. А дальше — заняться его обустройством.

Для этого у мистера Уоттса оказалось наготове необычное задание. Мы должны были восстановить «Большие надежды».

Не все знали, что такое «восстановить». Но даже когда значение слова прояснилось — благодаря вопросу Дэниела, — мы еще сомневались, что правильно поняли. Ведь «Большие надежды» сгорели на костре. Из пепла книгу не восстановить. Наверно, мистер Уоттс подразумевал что-то другое.

— Восстанавливать будем по памяти, — сказал он.

Этим мы и занимались; не то что весь урок, а многие недели, если не месяцы. После того как сгорел мой карандаш вместе с календарем, я перестала вести счет времени. Один день бесследно перетекал в другой.

Мистер Уоттс посоветовал нам мыслить свободно. Не пересказывать события в строгой последовательности и даже в первоначальном виде, а просто вспоминать как вспомнится.

— Воспоминания могут прийти в неподходящий момент, — предупредил он. — К примеру, ночью. Сохраняйте в памяти каждую мелочь и приносите с собой в школу. Здесь мы поделимся тем, что вспомнили, и сообща восстановим события. Как будто так и было.

Совсем недавно мы и сами проделывали нечто подобное. Когда у нас еще были удочки и рыболовные сети, мы раскладывали улов на берегу и делили поровну. Теперь настал черед книги «Большие надежды».

В тот день на уроке мы восстановили очень мало. Мыслить в одном направлении оказалось нелегко. Глянешь за порог — там вышагивает цесарка; переведешь глаза на мистера Уоттса — у него седые клочья из бороды торчат. Посторонние мысли отвлекали. Вспомнишь вкус мяса цесарки, подивишься, что мистер Уоттс так быстро стареет, — а другое уже из головы вылетело.

Когда у меня в памяти все же начали по кускам всплывать «Большие надежды», я находила эти подробности в разное время и в разных обстоятельствах. Чаще всего вечерами, когда хотелось погрузиться в другой мир, но не только. Сижу у моря, смотрю в никуда и вдруг безо всякой причины начинаю воображать, как мы с Пипом бредем в сторону Сатис-Хауса, который окутан мраком и паутиной и вечно глядит в прошлое, а не в будущее.

Тут я сразу вспомнила, как мне хотелось броситься на защиту Пипа. Мне не нравилось, как обращается с ним Эстелла, как измывается и сплетничает Сара Покет. Непонятно, почему Пип терпел обиды от этих двух вредин и ни разу им не ответил.