Элоиза тоже хотела этого, и ей не требовалось слов, чтобы дать это понять. Но сейчас возобладала другая сторона ее натуры, которую можно было назвать fous-moi-le-camp! [58]
На этот раз она выразилась в том, что Элоиза пожелала уехать. Француженкам в таких случаях надо было выйти из комнаты, уехать из дома или потребовать, чтобы кто-то другой ушел или уехал, и чем больше неудобств это доставляло другому, тем больше им это нравилось. Правда, эти неудобства не шли ни в какое сравнение с их разъяренными воплями. Том называл это “французским законом перемещения”.— Ты позвонила родителям?
— Если их не будет дома, будут слуги. Ей придется ехать почти два часа.
— Ты позвонишь мне, когда приедешь?
— Аu revoir, Bernard! [59]
— крикнула Элоиза из дверей и уже после этого ответила Тому, вышедшему ее проводить: — Non!Том с горьким чувством смотрел, как красные огни “альфа-ромео” повернули за воротами налево и исчезли.
Бернард сидел в гостиной и курил. Из кухни донеслось слабое звяканье крышки мусорного ведра. Том взял фонарик на столе в передней и прошел в запасной туалет. Спустившись в погреб, он осмотрел то место за бочкой, где был Мёрчисон. К счастью, никаких пятен там не было. Том вернулся в гостиную.
— Знаешь, Бернард, я не против, чтобы ты остался на ночь, но завтра вернутся полицейские, чтобы обыскать дом более тщательно. — И лес тоже, подумал он вдруг. — Возможно, они станут задавать тебе всякие неприятные вопросы. Может быть, тебе лучше уехать до их появления?
— Посмотрим.
Было уже почти десять. Вошла мадам Аннет и поинтересовалась, не хотят ли они кофе. Оба отказались.
— Мадам Элоиза уехала? — спросила мадам Аннет.
— Она решила навестить родителей, — ответил Том.
— В такой поздний час? Ох уж эта мадам Элоиза! — Она собрала грязные кофейные чашки. Том чувствовал, что Бернард ей не нравится и она не доверяет ему — точно так же, как Элоиза. “Очень жаль, подумал Том, — что Бернард не умеет проявить свой истинный характер и отталкивает от себя большинство людей”. Том понимал, что Бернард не может понравиться ни Элоизе, ни мадам Аннет, так как они ничего не знают о нем, о его преданности Дерватту. Они, возможно, увидели бы во всем этом лишь стремление использовать имя Дерватта в личных целях. А главное, ни Элоиза, ни мадам Аннет, при всей разнице в их социальном положении, никогда не смогли бы оценить по достоинству путь, пройденный Бернардом от рабочего паренька (как говорили Джефф и Эд) до почти гениального художника — хотя и подписывавшего свои работы чужим именем. Бернарда абсолютно не заботила материальная сторона дела, и это опять же было непостижимо для мадам Аннет и Элоизы. Мадам Аннет приняла недовольный вид — насколько она могла позволить себе это — и постаралась покинуть гостиную побыстрее.
— Я хочу рассказать тебе кое-что, — произнес Бернард. — В ночь после того, как Дерватт умер, — а узнали мы об этом только через сутки — я… у меня было видение… — я увидел Дерватта, стоящего в моей спальне. В окно светила луна. Накануне вечером я отказался от свидания с Цинтией, так как мне хотелось побыть одному. Я не только видел Дерватта у себя в комнате, но и чувствовал его присутствие. Он даже улыбался. “Не волнуйся, Бернард, — сказал он, — Мне не так уж плохо. Я не чувствую боли”. Трудно поверить, что мне привиделось нечто столь пророческое, а между тем, я действительно видел его.
Том воспринял этот рассказ с полным доверием. Бернард, несомненно, слышал внутренний голос.
— С минуту я сидел в постели, наблюдая за Дерваттом. Он как бы плавал у меня в комнате — там, где я сплю и иногда пишу свои картины. — Бернард имел в виду картины Тафтса, не Дерватта.
— Он сказал: “Продолжай, Бернард. Я ни о чем не сожалею”. Очевидно, он имел в виду, что не сожалеет о самоубийстве, а мне пожелал просто жить дальше. То есть, — Бернард впервые с тех пор, как начал свой рассказ, взглянул на Тома, — он хотел сказать “живи, пока живется, пока судьба позволяет тебе жить”. Иначе говоря, это не в моей власти.
— У Дерватта… — Том поколебался. — У Дерватта было развито чувство юмора. Джефф говорит, что Дерватту могло бы понравиться, что ты подделываешь его с таким успехом. — Это замечание, к счастью, не вызвало у Бернарда протеста.
— До определенного предела. Да, он мог бы отнестись к подделкам как к профессиональной шутке. Чего он не принял бы — так это извлечения материальной выгоды из этого. Деньги могли точно так же побудить его к самоубийству, как и их отсутствие.
Том почувствовал, что мысли Бернарда приняли прежнее направление, враждебное ему, Тому.
Может быть, распрощаться на этом и пожелать Бернарду спокойной ночи? Или он воспримет это как оскорбление?
— Эти чертовы ищейки прибудут ни свет ни заря, — сказал он. — Наверное, пора ложиться спать.
Бернард наклонился вперед.
— Ты не понял, что я имел в виду, когда сказал, что это провал. С этим инспектором, я имею в виду, — когда я пытался объяснить ему, кто такой Дерватт.
— Но никакого провала не было. Крис понял тебя прекрасно. И Уэбстер сказал, что это впечатляет.