На сей раз он не послал меня прочь. После недолгой тишины я услышал, как он тяжело идет к двери. Он отворил ее и высунул голову — огромную, лысую и угловатую. Я посочувствовал матери, которая его рожала.
— Был? — спросил он. — Что вы имеете в виду под словом «был»?
— Ничего. А вы что решили?
Он подумал. Ответил:
— Что он умер. Что те волосатики убили его.
— Расскажите мне о них.
— Их было трое. Трое с длинными сальными волосами.
— Не возражаете, если я войду? Побеседуем.
— Ну, — он посмотрел через плечо назад, в глубину трейлера, — у меня тут бардак.
— Не страшно.
Он с подозрением оглядел меня, как все в тот день оглядывали, и заключил:
— Вы не полицейский.
— Нет, не полицейский. Спасибо, что уделяете мне время.
Бросив на меня последний взгляд, он исчез в трейлере; пришлось мне счесть это за приглашение. Я осторожно последовал за ним.
То, что я увидел, было не бардак. Это был типичный артистический беспорядок. Как говаривала моя матушка: «Есть место для всего, и все на своем месте»; надо было вырасти, чтобы понять справедливость ее слов. Но тут ничего не было на своем месте. Пластиковые чашки для кофе — на подушке, а сама подушка — на полу. Судя по всему, обедал он в постели. Холодильник с распахнутой дверцей служил единственным источником света. У меня было впечатление, что я попал в пещеру продвинутого доисторического человека.
Я уселся на что-то, с виду напоминавшее стул.
— Расскажите о тех волосатиках.
— Сперва вы. Почему вы ищете Генри?
— Меня наняли.
— Правда?
— Правда.
— Кто нанял?
— Член семьи.
— Вот теперь я знаю, что вы врете.
— Почему вы так решили?
Он нашарил бутылку, сграбастал ее своей ручищей и сунул горлышко в рот. Мгновение, и бутылка опустела.
— Потому что у него нет семьи. Все в его семье умерли.
— Не все, — сказал я.
Он бросил на меня взгляд, который я уже видел, взгляд, предшествующий взрыву ярости. Но иногда обходилось только взглядом, на это я рассчитывал и сейчас.
— Вы сбиваете меня с толку, — сказал он. — А я этого не люблю.
— Позвольте мне объяснить. Мое имя Карсон Малвени. Я частный детектив. Вам известно, что у Генри Уокера была сестра?
— Конечно. Он рассказывал мне о ней. Она умерла. Точно умерла. Уже давно.
— Мне она показалась очень даже живой, когда я видел ее последний раз.
— Что вы хотите этим сказать?
— Я работаю на нее. Ханна Уокер жива.
Чуть ли не минуту Руди смотрел безжизненным взглядом, какой обычно бывает лишь у трупов. Я видел трупы, вернее, один. Это был труп старой женщины, пошедшей через улицу за миг до зеленого света. Она так и не увидела, как он вспыхнул. У него был тот же отсутствующий взгляд, что и у нее, как будто он пытался что-то припомнить, но не удавалось. Правда разорвалась где-то глубоко внутри него. Он посмотрел на меня глазками такими маленькими, что их было почти не видно подо лбом кроманьонца.
— Дженни должна это услышать, — сказал он.
— Конечно. Я собираюсь поговорить с каждым.
— И Иеремия тоже должен. И Джей-Джей, я считаю. Всем нужно услышать это. Если вы только не дурачите меня, мистер.
— Уверяю вас, не дурачу.
Он снова бросил на меня суровый взгляд:
— Тогда идите за мной.
Я последовал за ним. За годы практики он приспособился протискиваться в узкую дверь своего трейлера, так что сейчас с некоторой долей самоуверенности проделал то, что казалось невозможным. Потом повернул налево и вприпрыжку побежал вдоль трейлеров к небольшому шатру, в котором, если я правильно помнил по аляповатой афише, выступала со своим номером Женщина-Паук. Но ее там не оказалось.
— Зайдите внутрь и подождите, — сказал он. — Я скоро вернусь.
Я сделал, как он сказал. Он отсутствовал четыре с половиной минуты, и, когда возвратился, в руках у него было что-то. Это выглядело как длинная деревянная колода, пока я не заметил у нее голову. И ноги. И, возможно, всё, что должно быть между ними. Но эта часть была прикрыта одеялом, а мне не особо хотелось заглядывать под него. Единственное, что двигалось, были глаза и губы, и я понял: эта часть, что бы ни представляло собой остальное, — живая и принадлежит женщине.
— Это мистер Малвени, — представил меня Руди.
— Очень приятно, — сказала она.
— Привет!
— Это Дженни, — пояснил Руди. — Она и Генри были близкими друзьями.
— Рад с вами познакомиться, — сказал я и машинально протянул руку.
— Извините, не могу пожать вам руку. Микробы, — улыбнулась она.
Минуту или две спустя в шатер, откинув входное полотнище, протиснулись Иеремия и Джей-Джей. С Иеремией я был знаком. Он кивнул мне. Джей-Джей был напряжен, как проволочная растяжка.
Я поздоровался, но им было не до любезностей.
— Выкладывайте всё, — сказал Руди. — Мы хотим это услышать.
И я рассказал им. Рассказал, потому что видел подлинное волнение под их странной, у кого менее, у кого более, наружностью. Тот шатер был переполнен любовью к Генри Уокеру. А я неравнодушен к людям, которые так любят. Они редки, как белоклювые дятлы, и настолько же прекрасны.
Я начал рассказ.