Мистики и маги Тибета

Карма Дорджи, здоровенный детина, все одеяние которого состояло из шевелюры, заплетенной в одну длинную, до пят, и еще удлиненную хвостом яка косу, должен был представлять странный контраст с миниатюрным изысканным ученым. Лама выслушал рассказ о кйилкхоре, чудесном разливе ручья и, когда Дорджи опять повторил, что к ногам учителя его привели оккультные силы, ограничился замечанием: место, куда Дорджи доставили воды потока, находится довольно далеко от его обители. Затем он осведомился, почему кандидат в колдуны путешествует без одежды. В ответ Дорджи, преисполненный сознания собственной значительности, поведал ему о своей двухлетней жизни в лесу нагишом. Лама с минуту его рассматривал, затем позвал одного из слуг и сказал ему просто:

– Проводите этого беднягу на кухню, посадите у очага и дайте ему очень горячего чаю. Постарайтесь еще найти для него старую одежду из овчины. Он мерзнет уже много лет.

И лама отпустил его. Конечно, Карме Дорджи было приятно напялить пожалованный ему меховой плащ, хотя это были сплошные лохмотья. После ванны хорошо было погреться у огня и подкрепиться горячим чаем, щедро приправленным коровьим маслом. Но это чисто физическое удовольствие омрачалось чувством оскорбленного тщеславия. Лама не оказал ему приема, подобающего прибывшему таким чудесным образом ученику. Тем не менее, Дорджи надеялся, что когда его силы восстановятся, он сумеет лучше объяснить учителю, кто он такой и чего добивается. Но лама Тобсгиес больше его не приглашал и, казалось, забыл о его существовании. Все-таки, было ясно, что он сделал относительно Дорджи распоряжения, так как его очень хорошо кормили и выделили место у очага.

Шли дни за днями. Дорджи начал терять терпение. Уютная кухня стала казаться ему темницей. Он попытался было работать – ходить по воду, собирать топливо, но ученики ламы к работе его не допустили. – Учитель велел, чтобы он ел и грелся у огня, – говорили они, – никаких других приказаний не поступало. Карме Дорджи было стыдно: с ним обращались как с домашней кошкой или собакой – о них заботятся, но ничего с них не спрашивают. Он все больше тяготился своим бездействием. Первое время он не раз просил товарищей напомнить о нем учителю, но те просили извинить их: они не могут себе этого позволить. Римпотше ("драгоценный", чрезвычайно почтительный титул в разговоре с ламой или о нем) позовет его, если захочет его видеть. Карма больше не смел повторять свою просьбу. Единственным утешением для него стало теперь подстерегать появление ламы, изредка выходившего отдохнуть на маленьком балкончике перед своей комнатой, или же прислушиваться, как лама объяснял иногда какой-нибудь философский трактат ученикам или случайному гостю. Если не считать этих редких просветов в его существовании, время для него тянулось медленно и бесплодно, и он снова мысленно переживал все приключения, направившие его в эту обитель. Так прошло немногим больше года. Дорджи захандрил. Он мужественно перенес бы по воле ламы самые тяжелые испытания, но такое полное забвение приводило его в отчаяние. Он уже начинал подозревать, не узнал ли Кушог Тобсгиес, благодаря своему оккультному могуществу, о его низком происхождении (Дорджи его предусмотрительно скрыл от ламы) и не презирает ли его теперь. Оказываемое ему гостеприимство было просто подаянием из жалости. Он не мог избавиться от этой мысли, она его терзала. Дорджи был убежден – его привело к ламе чудо, и во всем мире для него другого учителя не существует. Ему и в голову не приходило возобновить свои поиски. Но, порой, его стала посещать мысль о самоубийстве.