Митральезы Белого генерала. Часть вторая

— Господа офицеры что-то желают?

— Дай-ка нам, братец, самого лучшего вина, что у тебя есть! — потребовал пребывавший в приподнятом настроении Майер.

— Вах, у Ашота все только самое лучшее! Вот специально для такого случая приберегал, — с этими словами армянин вытащил из ящика, на котором сидел сам, изрядно запыленную бутыль из мутно-зеленого стекла с запечатанной сургучом пробкой.

— Смотри-ка, — восхитился гардемарин, которого даже бушующая вокруг война еще не успела избавить от некоторой наивности. — Д. аже опечатана!

— Сашка, может лучше водки? — с сомнением спросил Дмитрий. — Ведь один черт знает, что он туда намешал, а беленькой, по крайней мере, не отравимся.

— Вах! Зачем так говоришь! — оскорбился в лучших чувствах маркитант. — Я никогда такие вещи не занимался!

В этот момент в верхний мешок оборонительной конструкции ударила пуля, осыпав всех находящихся внутри доброй пригоршней песка, отчего Ашот тут же присел, продолжая прижимать к себе вожделенную бутыль.

— Ладно-ладно, — поспешил притушить едва не разразившийся скандал миролюбивый Майер. — Дай нам еще, пожалуй, печенья или, если есть, шоколаду.

— Есть, как не быть, — обрадовался торговец. — Вот, настоящий швейцарский, самого лучшего качества…

— Если он вполовину так хорош, как ты рассказываешь, то давай четыре плитки, — вмешался Будищев, и тут же пояснил опешившему от подобного транжирства товарищу, — девчонкам в госпиталь отнесу!

— Хороши, «девчонки»! — ухмыльнулся гардемарин, морщась от очередной порции пыли, поднятой текинской пулей. — Графиня, баронесса и вдова подполковника.

— Да хоть бы и герцогини, сладенькое все любят, — усмехнулся Дмитрий, после чего повернулся к маркитанту и от увиденной картины резко замолк.

— Твою маман! — снова попытался перейти на французский его приятель.

Как оказалось, последняя пуля, угодившая в мешок, каким-то неведомым образом изменила траекторию, и шлепнула Ашота прямо в темечко, прикрытое только шапкой из тонкого войлока. Занятые беседой офицеры поначалу этого даже не заметили, а теперь с изумлением смотрели на армянина, мягко опустившегося на свое место и не подававшего признаков жизни.

— Он ранен? — выдавил из себя Майер, заметив тонкую струйку крови вытекающую изо рта.

— Сейчас посмотрим, — буркнул Будищев и приложил два пальца к шее торговца.

— Ну что? — не выдержал ожидания гардемарин.

— Наповал, — вынес свой вердикт прапорщик, не почувствовав биения жилки.

— Как же это…

— Пуля виноватого найдет, — грустно усмехнулся Дмитрий, после чего подобрал весь заказанный у маркитанта товар, положил рядом с торговцем вытащенную из бумажника ассигнацию и поманил за собой все еще потрясенного такой нелепой смертью приятеля. — Пойдем, заодно и помянем.

— Но нельзя же его так бросить!

— Зачем же бросить? — удивился моряк и, выглянув из лавки, гаркнул во все горло расположившимся неподалеку стрелкам из туркестанского батальона. — Эй, служивые! Тут Ашота убило. Оттащите его в сторону, да дайте знать другим армянам, пусть приберут барахло, да похоронят по своему обычаю.

— Интересно, есть ли у него семья?

— Сашка, ты на проповеди у отца Афанасия давно ли был?

— Даже не припомню…

— Оно и видно. А то бы знал, что «многия знания – многия печали».[70]

Глава 22

Прибытие графини Милютиной и героическая гибель подполковника Мамацева помимо всего прочего привели к тому, что все три представительницы прекрасного пола, которых судьба занесла на окраину мира в забытые богом пески Закаспийского края стали жить вместе. Пока они служили в госпитале, хозяйство их вел денщик покойного Дмитрия Осиповича, а имущество охранял верный Сердар, зорко следивший, не несет ли кто чего-нибудь вкусненького и в случае обнаружения такового, немедля пресекавший безобразие.

— Держи, оглоед, — угостил щенка зашедший в гости Будищев.

Сердар мгновенно проглотил подношение и снова уставился на прапорщика просительными глазами, как бы говоря – «это и все?»

— Не наглей, — ухмыльнулся Дмитрий и пошел дальше, а будущий волкодав и гроза всех кошек покатился за ним, не теряя надежды еще что-либо упромыслить.

— Здравия желаю вашему благородию, — поприветствовал его растапливающий огонь солдат.

— Привет, Севостьян, — узнал тот денщика. — Как дела?

— Да какие тут дела, — отмахнулся служивый. — Барышни мои носу не кажут из больничных кибиток, все за ранеными ходят. Оно, конечно, дело богоугодное, но нельзя же так-то! Надобно и отдохнуть когда.

— Ничего, возьмем Геок-тепе, тогда и отдохнем.

— Скорее бы уж, — вздохнул солдат и потрепал по голове подошедшего к нему щенка. — Что, разбойник, опять ищешь, где бы набедокурить?

— Опять? — улыбнулся Будищев.

— Снова, ваше благородие. Это ведь не собака, а божье наказание! Давеча этот паразит у отца Афанасия сапог сгрыз, пока тот спал. Чего смеетесь, батюшке заутреню служить, а он одной ногой босиком! Сплошное поношение христианской веры…

— Дмитрий Николаевич?! — обрадовано воскликнула выглянувшая из палатки баронесса.

— Я, Люсия Александровна. Добрый день!